Слова и вещи

1 S. G. S. Annotations au Grand Miroir du Monde de Duchesne, p. 498.

62

ние сходств, даже не догадываясь о том, что оно издавна под­готовлено мировым порядком для нашего величайшего блага. Чтобы узнать, что волчий корень лечит болезни наших глаз, а растертый с винным спиртом орех облегчает головную боль, совершенно необходима предупреждающая нас об этом при­мета, без которой этот секрет никогда не был бы раскрыт. Разве узнали бы когда-нибудь, что между человеком и планетой имеется отношение родства или вражды, если бы на его теле и среди складок его лица не было бы знака того, что он соперник Марса или родственник Сатурна? Необходимо, чтобы скрытые сходства были бы зримы на поверхности вещей, нужна видимая примета для незримых аналогий. Не является ли любое сход­ство и самым явным, и самым скрытым одновременно? Дей­ствительно, оно не составлено из соединенных между собой — и одинаковых, и различных — частей: оно является цельным сходством, которое или замечают или нет. И если бы в нем — или над ним, или сбоку — не было определяющего элемента, превращающего его сомнительное мерцание в ясную уверен­ность, то сходство было бы лишено критерия.

Нет сходства без приметы. Мир подобного — это непременно мир примет. «Воля Бога не в том, — говорит Парацельс, — что­бы сотворенное им для блага человека и данное ему пребывало сокрытым... И если даже он скрыл определенные вещи, то он все равно ничего не оставил без внешних видимых знаков с осо­быми отметинами — точно так же, как человек, закопавший клад, отмечает это место, чтобы его можно было найти» 1. Зна­ние подобий основывается на определении этих примет и на их расшифровке. Чтобы распознать природу растений, ни к чему останавливаться на их коре, нужно идти прямо к их призна­кам — «к тени и образу Бога, который они носят в себе, или к тому внутреннему достоинству, которое дано им небом как естественное достояние, ... к тому достоинству, говорю я, ко­торое узнается скорее всего по примете»2. Система примет пе­реворачивает отношение видимого к невидимому. Сходство было невидимой формой того, что в недрах мира делало вещи види­мыми. Но для того, чтобы в свою очередь эта форма выяви­лась, необходима видимая фигура, извлекающая ее из ее глу­бокой незримости. Именно поэтому лицо мира покрыто гераль­дическими гербами, характерными чертами, знаками и тайными словами — «иероглифами», как говорил Тёрнер3. Таким обра­зом, пространство непосредственных сходств становится как бы огромной открытой книгой, испещренной рисунками, причем вся страница покрыта странными, перекрещивающимися, а иногда