Слова

"Госпожи Бовари", включенным Миронно в его "Хрестоматию", меж тем как

полный Флобер вот уже двадцать лет ожидал, чтобы дед удостоил его своим

вниманием. Я чувствовал, что Шарль зарабатывает на мертвецах, и это

несколько усложняло мои с ними отношения. Под видом поклонения дед вертел

ими, как хотел, при случае не стесняясь расчленял на части, дабы было

сподручнее переводить их с одного языка на другой. Так мне одновременно

открылось величие и ничтожество пишущей братии. Мериме, на свою беду,

соответствовал учебной программе - в результате он вел двойную жизнь.

"Коломба", невинная голубка, свившая гнездышко на четвертой полке, тщетно

протягивала свои глянцевитые крылышки - ею упорно пренебрегали, ничей

взгляд ни разу не смутил ее невинности. Зато на нижней полке та же самая

девственница забилась под коричневый переплет, в маленькую вонючую и

потрепанную книжонку; тот же сюжет, тот же язык, но в этом издании были

примечания на немецком языке и постатейный словарь. В довершение всего я

обнаружил - скандал, равного которому не было со времен отторжения

Эльзас-Лотарингии, - что она издана в Берлине. Эту книгу дед два раза в

неделю вкладывал в свой портфель, она была вся в пятнах, прожжена пеплом,

исчеркана красным, я терпеть ее не мог: это был Мериме униженный. При

одном взгляде на ее страницы я умирал от скуки; каждое слово казалось

разъятым на слоги, точно дед диктовал его ученикам. Нет, эти знакомые и

неузнаваемые значки, отпечатанные в Германии и предназначенные для немцев,

были просто-напросто подделкой под французские слова. Вдобавок тут

попахивало шпионажем: наверное, стоит их поскрести, и под галльским

нарядом проступят ощерившиеся германские вокабулы. В конце концов я стал

подозревать, что существуют две "Коломбы" - одна необузданная и подлинная,

другая дидактичная и фальшивая. Ведь были же две Изольды.

Невзгоды моих друзей-писателей вселили в меня сознание, что я им

ровня. Правда, у меня не было ни их талантов, ни их заслуг, и мне пока еще

не пришло на ум взяться за перо, но зато, как внук священнослужителя, я

был выше их по рождению. Моя участь решена. Нет, меня ждет не их

мученический венец в нем есть всегда оттенок скандальности, - а посвящение

в сан; подобно Шарлю Швейцеру, я стану дозорным культуры. К тому же в

отличие от всех этих писателей я жив и полон энергии: еще не умея кромсать

мертвецов, я уже навязываю им свои капризы беру их на руки, ношу по

комнате, кладу на паркет, открываю, закрываю, вызываю из небытия и вновь

ввергаю в него; эти обкорнанные человечки заменяют мне кукол, их бедные