Слова

прошлом пестрые воспоминания, радостную бесшабашность деревенского

детства. Я не ковырялся в земле, не разорял гнезд, не собирал растений, не

стрелял из рогатки в птиц. Книги были для меня птицами и гнездами,

домашними животными, конюшней и полями. Книги - это был мир, отраженный в

зеркале; они обладали его бесконечной плотностью, многообразием и

непредугаданностью. Я совершал отчаянные вылазки: карабкался на стулья и

столы, рискуя вызвать обвалы и погибнуть под ними. Книги с верхней полки

долгое время оставались вне пределов моей досягаемости; другие - не успел

я их открыть - у меня отбирали; были и такие, что сами прятались от меня:

я их начал читать, поставил, как мне казалось, на место, а потом целую

неделю не мог найти. У меня были жуткие встречи: открываю альбом, вижу

цветную вклейку - передо мной копошатся гнусные насекомые. Растянувшись на

ковре, я пускался в бесплодные путешествия по Фонтенелю, Аристофану,

Рабле; фразы оказывали мне физическое сопротивление: их приходилось рассматривать со всех сторон, кружить вокруг да около, делать вид, будто уходишь, и внезапно возвращаться, чтобы захватить их врасплох, - чаще всего они так и не выдавали своей тайны. Я был Лаперузом, Магелланом, Васко де Гама, я открыл диковинные племена: "хеатонтиморуменос" (1) в комедии Теренция, переведенной александрийским стихом, "идиосинкразию" в труде по сравнительному литературоведению. "Апокопа", "хиазм", "парангон" и тысячи других загадочных и недоступных готтентотов возникали вдруг где-нибудь в конце страницы, мгновенно внося путаницу в целый абзац. Смысл этих неподатливых и темных слов мне пришлось узнать только лет через десять - пятнадцать, но они и поныне сохранили для меня свою непрозрачность: это перегной моей памяти.

Библиотека состояла главным образом из французских и немецких классиков. Были в ней также учебники грамматики, несколько прославленных романов. "Избранные рассказы" Мопассана, монографии о художниках: Рубенсе, Ван Дейке, Дюрере, Рембрандте - новогодние подношения деду от его учеников. Скудный мир. Но большой энциклопедический словарь Ларусса заменял мне все; я брал наугад один из томов с предпоследней полки за письменным столом: А - Бу, Бу - До, Меле - Пре или Тро - Ун (эти сочетания слогов превратились для меня в собственные имена, обозначающие определенные области человеческого познания: тут был, например, район Бу - До или район Меле - Пре с их флорой и фауной, с их городами, великими людьми и историческими битвами). Не без труда водрузив на дедов бювар очередной том, я открывал его и пускался на поиски настоящих птиц, охотился на настоящих бабочек, которые сидели на живых цветах. Люди и звери жили под этими