|
Верования и идеи, пожалуй, можно также рассматривать в порядке открытия, как их последовательно выделяют в сфере человеческой грамматики и мысли. Такого рода рассмотрение стало бы биографией разума, в которой я должен бы игнорировать внешние обстоятельства, в связи с которыми возникали верования и идеи, и анализировать только меняющиеся структуры, которые они, как в калейдоскопе, образуют перед очами разума. По-видимому, первыми в порядке открытия пойдут добро и зло, иначе романтический метафизик может обратить опыт в миф, относя добро и зло к трансцендентальной воле, которая будет соответственно провозглашать их таковыми (без каких бы то ни было оснований). Воля или моральные пристрастия фактически являются основой, на которой образы объектов постепенно расшифровываются пробуждающимся интеллектом. Все они первоначально появляются обремененными моральными ценностями и связанными с соперничающими лагерями и сторонами в поле действия. Открытие по своей природе романтично. В появляющихся объектах меньше ясности, чем страсти в их утверждении и выборе. Таким образом, жизнь разума ( это предмет, который следует рассматривать, пользуясь воображением, и толковать каждому историку заново, с обоснованными видоизменениями, и если ни одна тема не является более близкой душе человека, поскольку это история его души, она, как никакая другая, является в такой сильной степени объектом игры апперцепции и драматичной предвзятости в изложении. Наконец, верования и идеи могут быть расположены в порядке очевидности, и это единственный порядок, который интересует меня здесь. В любой момент жизни разума человек может спросить себя, как это делаю я в этой книге, в чем он больше всего уверен и во что он верит исключительно на основании молвы или каких-то соображений и импульсов, который можно отклонить или повергнуть в противоположную сторону. Могут предлагаться альтернативные логики или убеждения, воздвигнутые в различных архитектурных стилях на фундаменте совершенной определенности, если он существует. Я уже выяснил, в чем заключается эта совершенная определенность; к некоторому конфузу оказалось, что она наличествует в областях самого разреженного эфира. У меня нет полной уверенности ни в чем, кроме природы некоторой данной сущности; остальное ( это произвольные верования или истолкования, добавленные моим животным импульсом. Очевидное оставляет меня беспомощным, ибо среди объектов в царстве сущности я не могу установить ни одно из тех различий, которые я более всего стремлюсь утвердить в моей повседневной жизни, такие как различие между истинным и ложным, далеким и близким, нынешним и давно прошедшим, тем, что будет когда-нибудь или через пять минут. Разумеется, там есть все эти термины, иначе я не мог бы их употреблять, однако она находятся там как наглядные образцы; каждый из них наличествует только по существу, при отсутствии каких-либо оснований для выбора, утверждения и для того, чтобы сделать его эффективным. Противоположные термины, если только мне угодно о них думать, почивают бок о бок с теми, на которые я первоначально наткнулся. Все сущности и сочетания сущностей представляют собой родственный формы в вечном ландшафте, и чем дальше я продвигаюсь в этой пустыне, тем меньше нахожу оснований, для того чтобы на чем-нибудь остановиться или следовать какому-то определенному пути. Охотно или с сожалениями, но если я хочу жить, я должен с открытыми глазами прийти в себя из этого транса, в который меня вверг безоговорочный скептицизм. Я должен позволить подспудным силам во мне взорваться и разрушить это видение. Я должен согласиться быть животным или ребенком и охотиться за фрагментами, как если бы они были злобой дня. Но за какими фрагментами и в какую сторону двигаясь? Я отказался от того, чтобы быть догматиком, но в какой момент начинается мой догматизм, и по какому первому побуждению природы? — 63 —
|