Скептицизм и животная вера

Если начать, как должен я начать здесь, от абсолютной определенность ( то есть очевидной природы некоторой сущности ( то первым объектом верования, подсказываемым этим утверждением, будет тождественность этой сущности в различных примерах и контекстах. Эта тождественность в различных случаях не является тавтологией, как это было бы, если бы я говорил о тождественности сущности самой по себе. Тождественность, для того чтобы быть значимой, должна быть проблематичной. Я должен дважды подхватывать мой шар, так что жонглер имеет возможность в промежутке незаметно для меня подменять его другим шаром, и когда я говорю с уверенностью тот же самый шар, я всегда могу обмануться. Вовсе не является невозможным, чтобы моя мысль не проделывала со мной подобных фокусов; она умелый жонглер. Когда я повторно обращаюсь к тому, что называю той же самой сущностью, на самом деле я, может быть, вызываю другую; моя память не нуждается в том, чтобы сохранять первую интуицию настолько точно, чтобы ее неравенство с новой было ощутимо для меня сейчас. Тождественность сущностей, данных в разное время, очевидно, предполагает время ( превосходный постулат; кроме того, она предполагает способность мысли обращаться со временем без путаницы, так что, испытывая две интуиции, я мог бы корректно различить их как события и вместе с тем корректно идентифицировать их общий предмет объект. Это претенциозные и крайне сомнительные догмы. Однако есть одно обстоятельство в чистой интуиции любой сущности, которое неощутимо ведет меня к этим сложным выводам и может в то же самое время вести к постулированию естественного существования меня самого, возможной жертвы обмана, обладающего этими интуициями и переживающего их, и даже существования моего естественного объекта (того сохраняющего свое существование шара жонглера), которое однозначно описали эти интуиции.

Это обстоятельство тесно связано с тем свойством сущности, которое является в наибольшей степени идеальным и удаленным от существования, а именно с ее вечностью. Вечность, рассматриваемая по существу, не имеет ничего общего со временем, а является формой бытия, которую время не может ни сопровождать, ни уничтожать. Она всегда одинаково реальна, молчалива и неуничтожима независимо от того, что может делать время, или чем может быть время. Но интуиция созерцает вечное бытие во времени, следовательно, поскольку я обращаюсь к сущности, она представляется мне длящейся. Когда после некоторого промежутка времени я возвращаюсь к ней или какому-либо ее признаку, этот признак кажется мне тождественным тому, каким он был. Эта тождественность и эта продолжительность необоснованно делаются предикатами сущности в ее собственной сфере. По существу, это излишние эпитеты, почти оскорбления, потому что на место несомненного бытия в сущности они подставляют сомнительное. Но эти эпитеты высказаны с лучшими намерениями и хорошо выражают тот аспект, который сущности представляют активной мысли, когда мысль играет ими. Интуиция обнаруживает сущность в наблюдении, проявляющемся во внимании животного. Теперь, когда оно наблюдает, животное думает, что то, за чем оно наблюдает, само наблюдает за ним с той же интенсивностью и изменчивостью внимания, которую проявляет оно, ибо внимание в своей основной определенности представляет собой обеспокоенность животного, поддерживаемую потребностями жизни среди других материальных существ, который могут изменяться и нападать. Поэтому спокойствие и постоянство в каждом объекте не кажутся животному вечностью в сущности; скорее они кажутся ему прекращением движения вещи, паузой для передышки, зловещим и ужасающим молчанием. Оно с предубеждением относится к вечности сущностей, так же как ко всем прочим их свойствам. Это бездыханная и призрачная продолжительность, которую животное приписывает сущностям, относясь к ним как к живым существам, и является их путаным переводом их вечности во временное, который смешивает вечность с существованием, что является отрицанием вечности. Таким образом, оно ассимилирует ее в квазипостоянство в себе самом, которое пронизано изменением, ибо, конечно, животное далеко от восприятия того, что, если бы сущности не были по природе вечными и несуществующими, медленно движущееся существование не могло бы переходить от одной формы к другой. Эта иллюзия неизбежна. Двусмысленная и повторяющаяся продолжительность, присущая животной жизни, когда дышат легкие и ненасытен разум, представляется его разуму пульсацией всего бытия.