|
– Какой ужас! И почему же? – Откуда я знаю?… Видно, они казались ему красивее, лучше… – Вроде как Карвахаль, который не переносит даже вида своей младшей дочери… – Это потому, что она родилась поздно, через шесть лет после предыдущей, когда дела его пошатнулись. И вот вдруг новая обуза, да к тому же еще и неожиданная. Поэтому-то ее и называют втирушей. – Боже, какой ужас! – Такова жизнь, Антония, рассадник всевозможных ужасов. Так восславим господа, что он ниспослал нам только одного ребенка. – Замолчи! – Заставь меня замолчать. И она заставила его замолчать, XXСын Авеля пошел по медицинской части, и отец его часто рассказывал Хоакину об успехах молодого человека. Иногда беседовал Хоакин и с самим юношей и даже проникся к нему известной симпатией: настолько ничтожным показался ему этот юноша. – И как это ты решил пустить его по медицине, а не приохотил к живописи? – спросил он Авеля. – Не я решил пустить его по медицине, он сам этого захотел. К искусству у него нет склонности. – Понятно, для занятий медициной, конечно, не требуется никакой склонности… – Я этого не сказал. Уж больно ты любишь все выворачивать наизнанку. К живописи у него нет не только склонности, но даже простого любопытства. Хорошо, если он на секунду задержится, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на мою работу. Он даже не спрашивает, над чем я работаю. – А может, это и лучше, что он не интересуется живописью… – Почему? – Представь себе, что он занялся живописью, и тогда одно из двух: или он будет писать лучше тебя, или хуже. Если хуже, то это значит быть Авелем Санчесом-сыном, которого все будут называть Авелем Санчесом Плохим, или просто Санчесом Плохим, или, наконец, Авелем Плохим. А ведь согласись, что попасть в такое положение и в самом деле не слишком приятно… – А если бы он превзошел меня? – Тогда бы ты этого не потерпел. – Не нужно мерить на свой аршин. – Кому-кому, а мне-то уж не рассказывай эти бредни. Ни один художник не переносит славы другого, особенно когда дело касается сына или брата. Уж лучше пусть это будет посторонний. Одна мысль о том, что кто-то твоей же собственной крови превосходит тебя… Только не это! Чем это объяснить? Нет, ты разумно сделал, что пустил его по медицинской части. – Да, пожалуй, это и выгоднее в смысле денег. – Уж не хочешь ли ты меня уверить, что живопись тебя плохо кормит? – Да нет, кое-что она, конечно, дает. – А славу ты ни в грош не ставишь? — 40 —
|