|
---------------------------------------- (10) Материалы... (под редакцией Княжнина), стр. 247. (11) Сочинения (изд. Страхова), стр. 202. (12) Материалы... стр. 5. (13) Об этом понятии см. мой этюд «Проблема красоты в миросозерцании Достоевского» (Путь). [408] испортились (14); Григорьев уехал в Оренбург и занял место преподавателя в кадетском корпусе. В Оренбурге же он и скончался 42-х лет (1864-ый год). 3. Григорьев был прежде всего и больше всего литературным критиком, но к философии он имел постоянное влечение. От Гегеля перейдя к Шеллингу, Григорьев оставался все же оригинальным в своих исканиях; его участие в выработке идеологии «почвенничества», бесспорно, очень значительно. Усвоив от Гегеля вкус к философскому осмыслению мира в целом, Григорьев остался чужд его логизму. «Для меня жизнь есть нечто таинственное, – писал он в одной из поздних статей (15), – то есть нечто неисчерпаемое, необъятная ширь, в которой нередко исчезает, как волна в океане, логический вывод». Эта сверхлогичность жизни привела Григорьева к отвержению гегелевского рационализма, – он говорил о своей «глубокой вражде ко всему, что вырастает из голо-логического процесса» (16). «Логическое бытие законов несомненно, – писал он в другом месте (17), – мировая работа по этим отвлеченным законам идет совершенно правильно, да идет-то она так в чисто-логическом мире..., в котором нет неисчерпаемого творчества жизни». В Шеллинге, по восприятию Григорьева, был «разбит кумир отвлеченного духа человечества и его развития». В одном письме к Страхову Григорьев писал о «таинственной и неопределенной безъязычности ощущений», то есть о внелогической полноте непосредственного сознания. Мы уже упоминали, что у Григорьева есть особый культ «непосредственности», которая шире и полнее того, что из нее же извлечет логическое сознание. Это все очень роднит философскую позицию Григорьева со взглядами Киреевского (которого очень высоко чтил он и считал «великим философом»). У Шеллинга Григорьев особенно поклонялся его учению об «интеллектуальной интуиции», как непосредственном приобщении к сверхчувственному миру, – и от того же Шеллинга Григорьев воспринял его идеи об искусстве. «Художество одно вносит в мир новое, органическое», – уверяет Григорьев (18). Припомним уже приведенные выше слова: «все идеальное есть аромат и цвет реального» (19), – и поскольку в искусстве мы имеем ---------------------------------------- (14) Достоевский (уже после смерти Григорьева) писал: {«я} полагаю, что Григорьев не мог бы ужиться вполне спокойно ни в одной редакции в мире» («Биография, письма...», стр. 212). — 356 —
|