Русская Философия. Энциклопедия

постоянной пофуженности первобытного человека в ми­стический, сверхъестественный опыт, в к-ром «нет ничего невозможного». В большинстве ст. сборника, и особенно посвященных духовно близким мыслителям (Толстому, Достоевскому, Кьеркегору), Шестов вглядывается в поис­ки «великих и последних тайн человеческого существова­ния». На пути к истине оказываются только те, кто отказал­ся от «безусловного доверия к разуму» и пошел к «Абсур­ду и Парадоксу», подобно могучим ветхозаветным геро­ям (Аврааму, Иову). Толстой («Ясная Поляна и Астапово». К 25-летию со дня смерти Л. Толстого) - к безумной истине «непротивления злу»; Достоевский («О «перерождении убеждений» у Достоевского») - к неразумному требова­нию отчета за каждую отнятую детскую жизнь и к тому Евангелию, которое «не отвергает молитв и надежд одино­кого, загубленного человека» (С. 184); С. Кьеркегор («Ге­гель или Иов», «Киркегард - религиозный философ») - к такому духовному взлету веры в предельном отчаянии и ужасе, что становится реальным «повторение» (воскре­шение умерших, изменение прошлых фактов) и понима­ние, что «все возможно». На пути к «гнозису» как после­днему смыслу бытия оказались, согласно Шестову, др. по­чти «всемогущие» мыслители - его близкий друг Бердяев, К. Ясперс и Э. Гуссерль, называвший Шестова в письмах «уважаемым другом и антиподом». Первый допускает, согласно Шестову, господство разума, этики, ужасных фак­тов, неизбежного над человеком и «высшей истиной», об­виняя библейского Иова в «безблагодатном максимализ­ме». Гнозис у Бердяева первенствует над экзистенциаль­ной философией. У Ясперса («Sine effusione sanguinis. О философской честности») довлеет та же ясность разума, вставляющего в свою «оправу» и «существование» чело­века, и откровенную истину, и Бога. Наконец, Гуссерль («Па­мяти великого философа. Эдмунд Гуссерль» (1938), «ог­ромная мощь мышления» к-рого потрясла Шестова, назы­вал философию «наукой об истинных началах, об истоках, «rizomata рапгоп» (корнях всего)» (С. 306). А наука в идеале всеохватывающа и равна Разуму. На что Шестов отвечал: «Абсолютизируя истину, Гуссерль принужден был реля-тивизировать бытие, точнее, человеческую жизнь» (С. 316), а также последнюю борьбу человека, непобедимые ужа­сы бытия, громы пророков и апостолов. Слезы человека и взывание к Творцу, по словам Шестова, могущественнее необходимости, и это «путь к началам, истокам, к корням жизни» (С. 325). Сб. «У и о.» интересен также тем, что в поздних статьях Шестова заметно смягчение его антираци­онализма и имморализма (разум защищает человечество от постоянной угрозы «зверского, животного произвола»; Ницше несправедливо жесток к ближним своим). Также заметно обращение Шестова к высоко оцениваемой им инд. мудрости (с 1934 г. он изучал кн. П. Дейссена и Р. Отто об инд. философии).