Русская Философия. Энциклопедия

1) средоточие всей духовной и телесной жизни человека;

2) «проводник» человека к Богу; 3) «седалище воли и ее хотений», чувств и страстей; 4) «скрижаль, на которой написан естественный нравственный закон»; 5) орган вся­кого познания, в т. ч. и мыслей «как советов сердечных»; 6) источник слова, а также и памяти; 7) «место рождения дел человеческих» (Филос. произв. М., 1990. С. 69-103).

Словом, согласно Юркевичу, С. есть ось, на к-рой враща­ется вся жизнь человеческая. Он выделяет два уровня личности - внешний, поверхностный, и внутренний, глу­бинный, фундаментальный. Если первый связан с умом, мышлением и сознанием, то второй - с «глубоким серд­цем», целостной, самоценной жизнью человека, его сво­бодной волей, непосредственными и бессознательными чувствами. Сначала жизнь - потом знание. Юркевич раз­венчивает рационалистическую трактовку человека: «Ум -вершина, а не корень духовной жизни человека», «види­мая вершина той жизни, которая первоначально и непос­редственно коренится в сердце». Критикуя механистичес­кую науку за вульгарно-материалистическое сведение душевной жизни к началам механическим, физическим, биологическим и др., Юркевич считает, что связь души и тела должна мыслиться как «целесообразная», идеальная, духовная; есть «непространственное существо души», в силу чего напрасны надежды управлять душой «как па­ровой машиной». Точно так же и С. есть не механичес­кий, а «мистический центр» человеческой духовности, тайны к-рой известны только одному Богу. Не в разуме доброта, а в любви, свободе, сердечном влечении. Когда иссякает источник любви в С. человеческом - меркнет и нравственное начало в человеке, ведь «совесть взывает властно к сердцу, а не к безучастно-соображающему ра­зуму». Нравственность не есть «утонченный и образо­ванный эгоизм». Это оппозиция как теории «разумного эгоизма» фр. просветителей, так и рационалистической этике долга Канта. По Юркевичу, «сердце предваряет ра­зум в познании истины». Познание С. естественно вкрап­лено в саму жизнь и вытекает из интимной связи челове­ка, мира и Бога. Душа предрасположена к этому «нео­быкновенному научению», в силу чего нек-рые высшие истины внезапно и непосредственно открываются ей (Бог, любовь, совесть, правда, свобода и т. д.), а затем становят­ся доступными для «понимающего мышления». Разум вносит порядок и логичность как в саму жизнь, так и в содержание познания, устанавливаемое С. Как жизнь без порядка, так и порядок без жизни равно не сообразны с назначением человеческого духа. Дело не только в первичности и приоритете С. над разумом, но также и в способах постижения ими истины. Отмечая мгновенный, интуитивный характер схватывания истины С, Юркевич далее говорит, что это не столько познание, сколько «внезапно возникающие откровения истины». Между тем разум действует постепенно, последовательно, шаг за шагом, а потому медлителен и тяжеловесен механизм логического мышления. Но в самой «нерасторопности разума» есть и свои преимущества, состоящие в «опре­деленности, правильности и рассчитанности, каких недо­стает слишком энергическим движениям сердца». Боль­шой вклад в разработку «метафизики сердца» внес Вы­шеславцев, посвятив ей кн. «Сердце в христианской и индийской мистике» (1929) и обращаясь к ней в своей итоговой кн. «Вечное в русской философии» (1955). Амор­фно-широкое библейское значение С. представляется ему математически точным, «как центр круга... или световой центр, из которого могут исходить бесконечно разнооб­разные лучи» (Вопросы философии. 1990. № 4. С. 63). С. есть «сокровенная самость» человека, его «глубинное я», непостижимое не только извне, со стороны др. людей, но подчас и для самого человека. Узрение «тайны сердца» доступно вполне одному Богу. Признание тайны и «чув­ства тайны» - вот начало религии. Отсюда атеизм для него есть «банальнейшее миросозерцание», скользящее по поверхности и отрицающее как «сердце мира», так и С. человека с их таинственными глубинами. В этом смысле он понимает слова апостола Петра «сокровенный сердца человек». Рассматривая католический культ Святого С, он затрагивает психофизическую проблему в плане соот­ношения телесного и духовного С. Поскольку христиан­ство есть религия воплощения, постольку оно «не прези­рает и не отбрасывает плоти, а сохраняет и спасает ее... и сокровенные волнения духа заставляют биться наше те­лесное сердце... Телесное сердце никогда не есть только «плоть», а всегда есть воплощение, ибо каждое его бие­ние имеет духовное значение...» (Там же. С. 74). С. - это исконный «символ любви». Неспособность любить есть бессердечие, «окаменение сердца», «духовный склероз». Ко всему многообразию функций С. добавляется еще одна - эвристической интуиции. Оно источник и орган твор­чества, отсюда тайна творчества упирается в тайну С. Привлекает внимание Вышеславцева паскалевская тема «антиномизма сердца», его богоподобия, светоносности и благости, с одной стороны, и демонизма, омраченнос-ти, греховности - с другой. При этом в отличие, напр., от Августина, к-рый учил о преемственности первородного греха и фатальной испорченности человека, он настаи­вает на преемственности богоподобия человека, неист­ребимого никаким грехом. В силу божественного акта творения сущность человека состоит в его величии, так что «искра Божия» в нем первична и как бы субстанци­альна (сущностна), тогда как его ничтожество есть лишь явление, не устраняющее сущности. Причина того, что одно и то же С. может быть источником добра и зла, зак­лючена, по мнению Вышеславцева, в той абсолютной духовной ценности, каковой является свобода человека, уподобляющая его Богу. Свобода ценна даже и во зле, так как «свободный и грешный дух - выше в иерархии бы­тия, чем камень, который не может грешить» (с. 83). Итак, свобода таится на дне той «бесконечной бездны», какая таится в «сокровенных глубинах С. человека», его уни­кальной и творческой самости. Наконец, С. есть также и свет знания, «свет логоса», однако в христианской мисти­ке (в отличие от индийской) последний неотделим от теп­ла любви (см. с. 84), ибо христианское гностическое кре­до: «истина постигается любовью». Дальнейшая ориги­нальная разработка «метафизики сердца» принадлежит И. А. Ильину («Путь к очевидности», «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний», 1958). Он не только широко использует символ С, но и вводит особый духовный фе­номен - «сердечное созерцание», от развитости и силы к-рого зависит уровень духовности как отдельной лично­сти, так и человеческой культуры в целом. «Сердечное созерцание» - самая глубокая и благородная способность человеческого существа, высший гнозис на основе духов­ной любви к возвышенным и достойным предметам. Это и духовное ведение, и ясновидение, и «вчувствование в Совершенство», и творческая интуиция, и «живая со­весть», и свободно-ответственное предстояние пред Богом. «Луч созерцающего сердца» может быть присоеди­нен к любому культурному акту, сообщая ему измере­ние духовности, откровение истины и творческую мощь. Мышление без С. оказывается «машинообразным, холод­ным и циничным». «Бессердечная воля» - «злая энергия души», для к-рой «цель оправдывает средства». Вообра­жение в отрыве от С. - пустая и бесплодная игра «лжеду­ха». Все духовные органы, отчужденные от С, выхолащи­ваются, мертвеют и функционируют не на благо, а во зло человеку и человечеству. Для Ильина культура без С. (а таковой он считал зап. рационалистическую и технокра­тическую культуру) - это «глубоко больная культура», культура из «камня и льда», да и не культура вовсе, а «дур­ная цивилизация», давно вступившая на «обреченный путь». Наряду с «религией сердца», «гносеологией серд­ца» и «этикой сердца» Ильин развивает, т. обр., своеоб­разную «социологию сердца». Франк в работе «Круше­ние кумиров» говорит о сфере духовных основ жизни, в к-рой царит строгая закономерность (не менее точная, чем в мире физическом) и к-рую «гениальный христи­анский мыслитель Паскаль называл... «порядок»... чело­веческого сердца». Этот «порядок сердца» не может быть безнаказанно нарушен, ибо он есть условие осмыслен­ности, прочности нашей жизни, условие нашего духов­ного равновесия и поэтому самого нашего бытия...» (Соч. М., 1990. С. 175). Яркие, подчас парадоксальные вы­сказывания об «откровениях сердца» разбросаны по всем произв. Розанова. Н. и Е. Рерих в своем учении «Живая этика» («Агни Йога») рассматривают С. как средоточие огненной (психической) энергии человека (анахата-чакра) и как проводник в тонкие миры космоса. Высшие ис­тины доступны не интеллекту, но «чувствознанию», вы­текающему из «интуиции сердца». «Не образование, не опытность, не дарование, но именно огонь чувствования открывает прямой путь в Шамбалу» (обитель Махатм, духовных учителей Востока) (Агни-йога. Новосибирск, 1990. С. 159). «Зажечь свое сердце» (Н. Рерих) - значит стать «сотрудником светлых Космических сил» и спо­собствовать духовной эволюции мира, в к-ром мы жи­вем. Свою «Розу мира» обращал именно к С. людей Анд­реев. Провиденциальные силы, духовных водителей че­ловечества, он называл «невидимыми друзьями нашего сердца».