|
Когда люди, и особенно люди с пылким воображением, рассматривают себя с самой лучшей стороны, то почти всегда они бывают 430 НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ очень довольны собою, и их внутреннее удовлетворение не замедлит усилиться, когда они сравнивают себя с другими, не обладающими такою живостью. К тому же столько людей удивляется им и так мало таких, которые противостояли бы им успешно и заслуживали бы одобрения (ибо одобряется ли когда-либо разум в присутствии сильного и живого воображения?); наконец, на лице слушающих их появляется столь наглядное выражение покорности и уважения и столь живые черты восхищения при каждом новом изрекаемом ими слове, что они также начинают удивляться сами себе, и их воображение, преувеличивающее им все их преимущества, делает их чрезвычайно довольными своею особою. Ибо если нельзя видеть страстного человека, не получая впечатления его страсти и не разделяя некоторым образом его чувств, то разве возможно, чтобы люди, окруженные многочисленными почитателями, не поддавались бы страсти, столь приятно ласкающей их самолюбие? Высокое мнение, которое имеют о самих себе и о своих достоинствах люди с сильным и пылким воображением, внушает им мужество и заставляет их принимать вид властный и решительный; они слушают других лишь с презрением; отвечают им с насмешкой; они думают лишь о том, что относится к ним, а на внимание ума, столь необходимое для открытия истины, смотрят как на своего рода рабство, и потому они совершенно недисциплинированы. Гордость, невежество и ослепление всегда идут рука об руку. Вольнодумцы или, вернее, тщеславные и гордые умы, не хотят быть учениками истины; они углубляются в самих себя лишь для того, чтобы созерцать самих себя и удивляться себе. Поэтому тот, кто противится гордым, светит во тьме их, но эта тьма не рассеивается. Обратно, есть известное состояние жизненных духов и крови, которое дает нам слишком низкое мнение о самих себе; скудость, медленность и слабость жизненных духов в связи с грубостью мозговых фибр делают наше воображение слабым и вялым; и созерцание или, вернее, смутное чувство этой слабости и вялости нашего воображения сообщает нам своего рода порочное смирение, которое можно назвать низостью духа. Все люди способны к истине, но они не обращаются к Тому, Кто один способен научить ей. Гордые обращаются к самим себе; они слушают лишь себя самих; а лжесмиренные обращаются к гордым и подчиняются всем их решениям; и те и другие слушают лишь людей. Дух гордых повинуется брожению их собственной крови, т. е. их собственному воображению; дух же лжесмиренных подчиняется властному виду гордых; итак, и те и другие служат тщеславию и лжи. Гордец — это человек богатый и могущественный, измеряющий свое величие величием своего выезда и свою силу силою лошадей, везущих его карету; лжесмиренный, имея тот же дух и те же самые принципы, есть жалкий бедняк, слабый и бессильный, воображающий, что он ничто, потому что ничего не имеет. Однако наш выезд не мы сами; и не только обилие крови — 443 —
|