|
Поэтому в неоплатонизме нет ни мистики грехопадения, ни слез раскаяния и покаяния падших душ, ни страстной воли к борьбе с грехом и злом, ни жажды искупления, ни ужаса перед вечной гибелью, вытекающего из неповторимости земного существования, ни блаженной надежды на вечное спасение. Здесь вечная гибель не страшна и вечное спасение не блаженно, потому что вообще не существует ни того, ни другого; а не существует их здесь потому, что всегда возможно переселение и перевоплощение человеческой души в другом месте мира и в другом теле, а это перевоплощение всегда может разрушить и ужас дурного и блаженство благого существования по неисповедимому "закону Адрастии" (Plat. Phaedr. 248 с). Здесь каждый человек вполне повторим; и в его судьбе нет ничего безвозвратного и невосстановимого. Человек много раз, а может быть и бесконечное число раз, перевоплощается; это вносит в учение о душе тот спокойный и недраматический, эпический характер, который превращает всю эту мистику и все эти порывы в нечто как бы беспорывное и холодное и в такой же мере естественное, как движение светил. Недаром уже Платон объяснял судьбу душ исключительно астрономически, что мы находим и в "Федре", и в "Государстве", и в "Критии", и в "Тимее". С другой стороны, если отдать себе точный отчет в идеологии неоплатонизма, то станет вполне понятным и все отличие его мистики от новоевропейского романтизма. В ней нет ни аффектации, ни экзальтации; в ней нет никакой нервозности и фантастики; нет никакой декадентской взвинченности и духовного приключенчества. Нет никакой тоски отчаяния и нет никакой отчаянной тоски. Эта мистика горит абсолютно ровным светом; в ней нет ничего, что связано с новоевропейским индивидуализмом и субъективизмом, с культом изолированной личности, презирающей толпу и все общественное только из-за собственной гордости, своеволия и титанизма. Можно сказать, что неоплатонизм есть не только очень консервативная система в социальном смысле и не только весьма реакционный образ мыслей в отношении политическом, но и мистически это есть удивительным образом бесперспективная позиция. У неоплатоника нет никакого будущего; и неизвестно, к чему он, собственно, стремится. Все наилучшее будущее, которое он только может представить, весьма шатко и ненадежно, ибо самое "умное" и "заумное" состояние мира не гарантирует от новых распадений, ниспадений и всякого рода катастроф. Несмотря на огромный аппарат мысли и чувства, отличающий неоплатоников от до-сократиков, все же, в конце концов, неоплатоники никуда не ушли дальше учения Гераклита о периодическом воспламенении вселенной или учения Эмпедокла о космических периодах Любви и Вражды, подобно тому как Гераклит и Эмпедокл в основном никуда не ушли дальше Гомера в его знаменитом сравнении человеческой жизни с вечным расцветом и увяданием древесной листвы (II VI 146). У неоплатоников эта внутренняя и тонкая печаль вечного возвращения ввиду их огромного культурного аппарата оказывается только более заметной и еще более безысходной. Неоплатоники рассказывают о своих мистических восхождениях так, как астрономы рассказывают о восходе солнца или ботаники о цветении растений. — 162 —
|