Об искусстве рассуждения

объятности небес, и было бы нелепо приписывать столь ничтожные цели природе, полагая, что она рассеяла столь­ко светящихся точек над нашими головами лишь для того, чтобы создать зрелище, достойное наших глаз. Да к тому же для чего ей было бы создавать еще и те точки, которых мы долго совсем не различали, и еще множество прочих, коих мы и впредь, вероятно, никогда не увидим? Подобные суждения слишком уж нелепы и суетны.

Ведь уже доказано, что небеса не являются необъятной пустыней, созданной единственно для столь несовершенно­го зрения, как наше.

Аналогия не позволит сомневаться, если Вы рассматри­ваете вещь вообще, но если Вы хотите смотреть с какой-то планеты, с Венеры например, то аналогия лишается своей силы: ведь ничто не доказывает Вам, что не бывает исключений и что исключение не приходится именно на Венеру. И все же было бы более рассудительным пред­полагать, что она обитаема.

Ну а что же мы скажем о кометах? Мне кажется, аналогия еще не­достаточно приближает нас к ним: мы их слишком мало знаем. Большие изменения, претерпе­ваемые ими при переходе от афелия к перигелию, не дают нам уяснить как бы там могли сохраниться обитатели.

Что касается Солнца, вернее, всех солнц, именуемых нами неподвижными звездами, то можно ограничиться суждением, что они зависимы от миров, ими освеща­емых и согреваемых.

Прибавлю еще один пример, чтобы наглядно показать Вам все различные степени аналогии.

Предположим, что два человека про­жили настолько отчужденно от чело­веческого рода и столь далеко друг от друга, что каждый почитает себя единственным представителем человеческого рода. Придется извинить мне столь неслыханное пред­положение. Если оба они при первой же встрече поспешат судить друг о друге так: «Он так же способен чувствовать, как и я», то это будет самая слабая аналогия; она будет основана лишь на сходстве, которого они еще не изу­чили.

Вначале застыв от изумления, оба этих человека начи­нают двигаться, и оба рассуждают следующим образом:

128

«Производимые мною движения определяются началом, которое чувствует; тот, кто подобен мне, двигается. Значит, в нем существует подобное начало». Такой вывод основан на аналогии, восходящей от действия к причине; здесь степень достоверности выше, нежели в случае, когда она основана лишь на впервые замеченном сходстве; и все же это не более чем догадка. Существует много движущихся предметов, лишенных способности ощущения. Значит, отношение между движением и чувствующим началом не всегда представляет собой то необходимое отношение, ка­кое существует между действием и его причиной. Но допустим, что каждый из этих людей скажет себе: «В том, кто похож на меня, я замечаю движения, всегда связанные с заботой о самосохранении; он выискивает все полезное для себя и избегает всего вредного; он применяет ту же сноровку, то же мастерство, что и я,— одним словом, он делает все, что делаю я сам». Тогда каждый из них с большим основанием предположит в другом то же самое чувствующее начало, которое он наблюдает в себе самом. Если и дальше он будет считать, что они оба и чувствуют, и двигаются, пользуясь для этого одними и теми же средст­вами, то аналогия будет иметь еще более высокую степень достоверности, потому что одинаковость средств способ­ствует тому, чтобы сделать более ощутительным отношение действий к причине.