|
выставляешь напоказ мне бичи и дыбы? К чему эти орудия, каждое из кото- рых приспособлено терзать один какой-нибудь член тела, зачем сотни сна- рядов, истязающих человека по частям? Оставь все это, от чего мы цепене- ем в ужасе. Прикажи, чтобы смолкли стоны и крики и горестные вопли, ис- торгаемые пытками. Разве ты - не та самая боль, которую презрел этот вот подагрик, которую другой, страдая желудком, выносит среди удовольствий, которую терпит женщина в родах? Ты легка, если я могу тебя вынести, ты коротка, если не могу. (15) Все это ты часто слышал, часто говорил сам. Но думай об этом всегда и покажи на деле, правильно ли ты услышал и правду ли говорил. Ведь нет ничего постыднее обычного упрека нам: мы, мол, - философы на словах, а не на деле. Что же ты? Разве только сейчас узнал, что тебе грозит смерть, изгнание, боль? На то ты и родился! Так будем считать не- избежным все, что может случиться. (16) Но я знаю, ты наверняка уже сде- лал все, что я советую тебе. А сейчас я тебе советую не погружаться ду- шой в тревоги о суде, не то она ослабеет и останется без сил в тот миг, когда должна будет воспрянуть. От того, что касается одного тебя, отвле- ки ее на то, что касается всех, говори себе так: мое тело смертно и хрупко, и не только несправедливость или сила могущественных грозят ему болью - нет, сами наслаждения оборачиваются муками. От пиров портится желудок, от попоек цепенеют и дрожат жилы, похоть расслабляет руки, но- ги, все суставы. (17) Я обеднею - значит, окажусь среди большинства. Бу- ду изгнан - сочту себя уроженцем тех мест, куда меня сошлют. Попаду в оковы - что с того? Разве сейчас я не опутан? Природа уже связала меня весом моего грузного тела. Я умру? Но это значит, я уже не смогу забо- леть, не смогу попасть в оковы, не смогу умереть! (18) Я не так глуп, чтобы затянуть здесь Эпикурову песенку и повторять, что страх перед пре- исподней - вздор, что не крутится колесо Иксиона, Сизиф не толкает пле- чом свой камень вверх по склону, ничьи внутренности не могут ежедневно отрастать7, чтобы их снова терзали. Нет столь ребячливых, чтобы они боя- лися Цербера, и тьмы, и призрачной плоти, одевающей голые кости. Смерть или уничтожает нас, или выпускает на волю. У отпущенных, когда снято с — 54 —
|