Наука, этика, политика

Ныне положение коренным образом изменилось. “Социум перестал воспринимать прогресс науки и медицины однозначно положительно”, — отмечают ученые-медики, тогда как в прошлом “исследования в области медицины... ассоциировались с идеей прогресса и процветания. Приобретение новых знаний расценивалось как шаг перспективный, научные достижения никогда не воспринимались как движение назад” [Запорожан, 2001]. Антисциентистские настроения усиливаются страхом перед подлинными или виртуальными рисками и опасностями, возникающими в процессе развития науки и глобальных технологий, их дегуманизацией [Вековшинина, Кулиниченко, 2002].

Реакция социума на развитие генетики и генных технологий далека от одномерности и однозначности. Жизнедеятельность современного человека все более зависит от них: он боится связанных с ними опасностей и (значительно реже) рассматривает их как панацею от всех бед и опасностей современной цивилизации, а также стремится контролировать их развитие. В середине 80-х годов ХХ века Ульрих Бек провидчески оценил последствия прогресса медицины и инкорпорации в нее генных технологий как “совершаемую потихоньку” (т.е. вне сознательного общественного выбора) “социальную и культурную революцию” [Бек, 2000, с. 310]. Точность поставленного им диагноза не подлежит сомнению. Однако за прошедшие годы стремление общества сделать осознанный выбор в отношении того варианта будущего, которое ожидает нас в результате этой революции, резко усилилось. Наука и использование ее достижений становятся объектом критики, с точки зрения порождаемых ими социальных рисков. Критерии верифицируемости научных гипотез деформируются неизбежным социальным и политическим контролем эволюции того, что общество считает “опасным знанием”, а монополия науки на истину оспаривается. В социальном плане эти изменения отношений в системе “общество-наука”, неизбежны и необратимы. Однако “науке, утратившей истину, грозит опасность, что другие предпишут ей, что считать истиной” [Бек, 2000, с. 255].

В этой связи симптоматично возникновение так называемой доктрины “опасного знания”[34].

Опасным знанием называют те научные концепции, которые сопряжены со следующими типами социального риска:

• Увеличение потенциальной или актуальной вероятности техногенных катастроф, обусловленных человеческим фактором — ошибками обслуживающего персонала или не просчитанными последствиями практического использования новых технологий, созданных вследствие развития фундаментальной науки (классический пример — Чернобыль, Бхопал и т.п.);
• Создание технологий массового уничтожения (пример — биологическое и генно-технологическое оружие), используемых в военных целях, которые не контролируется достаточно эффективно существующей в настоящее время системой коллективной безопасности;
• “Не санкционированное” юридически использование тех же самых технологий в целях устрашения (в том числе — биотерроризм и другие явления, грань между которыми и так называемым “легитимным” использованием во время военных действий, с нашей точки зрения, не слишком четкая);
• Возрастание социальной нестабильности вследствие столкновения доминирующих в обществе ментальных установок с вновь открытыми научными теориями и фактами, особенно в случае дифференциальной реакции на последние со стороны различных социальных (этнических, расовых, конфессиональных, политических) общностей.

Итак, семантический анализ термина позволяет выявить его определенную гетерогенность. Очевидно, что первые три типа социальных рисков имеют сугубо материально-технологическую природу (опасное знание воздействует на мир вещей по терминологии Карла Поппера), тогда как четвертый — психологическую и ментальную (сфера влияния — “мир идей”).