|
бы в свете его ауры. Пусть это состояние благодати, просветления, умудренности, блаженства, или как нам еще заблагорассудится его назвать, относится к религиозной жизни: если мы, касталинцы, не имеем ни церкви, ни символа веры, то все же благочестие никоим образом нам не чуждо, как раз старый Magister musicae был человеком до мозга костей благочестивым. И коль скоро во многих религиях мы встречаем веста о просветленных, преображенных, воссиявших, о тех, на кого снизошла благодать, то почему бы и нашему касталийскому благочестию не задвести однажды такими же цветами? Поздно, мне пора уже спать, завтра я рано уезжаю. Надеюсь вскоре снова приехать к вам. Впрочем, позволь я доскажу тебе эту мою историю? Итак, после того как он сказал: "Ты утомляешь себя, Иозеф!" -- мне наконец удалось преодолеть свое желание завязать беседу, и я не только умолк, но и отвратил волю мою от ложной цели -- заставить заговорить этого молчальника, да еще извлечь для себя нечто из этой беседы. И с той самой минуты, как я отрекся от этого своего желания и предоставил все старцу, остальное устроилось как бы само собой. Потом ты можешь мои выражения заменить любыми другими, но сейчас выслушай меня, даже если тебе и кажется, что я не точен в выборе слов или путаю категории. Я просидел у старика час или полтора и не могу тебе сообщить, что именно совершалось в это время между нами, но ни единого слава сказано не было: Я только ощутил, что, когда мое сопротивяеяие оказалось сломленным, он принял меня в свой покой и свой свет, его и меня окружила ясность и удивительная тишина. Сознательно я не прибегал в эти минуты к медитации, но походило это именно на особенно удавшуюся н осчастливливающую медитацию, темой которой была жизнь старого Магистра. Я созерцал или переживал его образ и весь его путь, — 422 —
|