Голос и феномен

[68]

ных актов нельзя указать (напомним, что вообще толь­ко на существование можно указать), так как оно явля­ется непосредственно настоящим для субъекта в настоя­щий момент.

Давайте сперва прочитаем параграф, в котором свя­зываются оба эти аргумента:

Безусловно, в определенном смысле можно говорить даже во внутреннем монологе и, разумеется, возможно думать о себе как о говорящем и даже как о говорящем с самим собой, как, например, когда говоришь себе: «Ты не прав, ты не должен так поступать». Но в подлинном смысле ком­муникации в таких случаях нет речи, вы ничего не говори­те себе: вы просто представляете себя (man stellt sich vor) говорящим и сообщающим. В монологе слова не могут вы­полнять функцию указания на существование (Dasein) мен­тальных актов, так как такое указание было бы бесполез­ным (ganz zwecklos w?re). Ибо сами акты такого вопроша­ния мы испытываем в то же самое мгновение (im selben Augenblich) (Первое исследование, § 8; ET, c.c. 279—80).

Эти утверждения поднимают несколько очень разных воп­росов, касающихся статуса репрезентации в языке. Реп­резентация может быть понята не только в общем смысле как Vorstellung, но и в смысле репрезентации, как повторе­ние или репродукция презентации, как Vergegen-w?rtigung, которое модифицирует Pr?sentation или Gegenw?rtigung. Она также может быть понята как то, что вместо, что зани­мает место другого Vorstellung (Repr?sentation, Repr?sentant, Stellvertreter)34.

Рассмотрим первый аргумент. В монологе, где ниче­го не сообщается, можно лишь репрезентировать себя (man stellt sich vor) в качестве говорящего или сообщающего субъекта. Гуссерль так это здесь представляет, чтобы при­менить фундаментальное различие между реальностью и репрезентацией к языку. Различие между действующей

34 См. по этой теме примечание французского переводчика к Логи­ческим Исследованиям (French ed., Vol. II, pt. I, p. 276) и примечание французского переводчика к Феноменологии внутреннего сознания вре­мени (French ed., р. 26).

[69]

коммуникацией (указанием) и «репрезентированной» ком­муникацией было бы, по сути, просто поверхностным. Больше того, чтобы достичь внутреннего языка (в смысле коммуникации) как чистой репрезентации (Vorstellung), должен быть использован некий вымысел, т.е. особый тип репрезентации: воображаемая репрезентация, которую Гуссерль впоследствии определит как нейтрализующую репрезентацию (Vergegenw?rtigung).

Приложима ли эта система различий к языку? Внача­ле следовало бы предположить, что репрезентация (в лю­бом смысле термина) не является ни сущностной, ни состав­ной частью коммуникации, «действующей» практики язы­ка, но только случаем, в конечном счете имеющем место в практике дискурса. Однако есть все основания верить, что репрезентация и реальность не просто совпадают то тут, то там в языке, и это по той простой причине, что их в прин­ципе невозможно строго различить. А это не позволяет ска­зать, что это случается в языке, не в языке вообще, но в оди­ноком языке это есть.