Голос и феномен

[54]

пересматриваться Гуссерлем; напротив, они снова и сно­ва будут утверждаться. Они наведут нас на мысль, что в последнем анализе, который отделяет выражение от ука­зания, нужно сигнализировать непосредственное несамоприсутствие живого настоящего. Элементы мирского су­ществования, того, что является природным или эмпири­ческим, чувственностью, обществом и т. д., которые опре­деляли понятие указания, возможно (конечно, включая определенные размышления, которые мы можем предвос­хитить), найдут свое окончательное единство в этом не­присутствии. И это неприсутствие для себя живого насто­ящего в одно и то же время определит отношение как к другому вообще, так и отношение к себе, вовлеченное в темпорализацию.

Это медленно, осторожно, но строго оформляется в Исследованиях. Мы выяснили, что различие между указа­нием и выражением функционально или интенционально, а не субстанционально. Гуссерль поэтому может думать. что какие-то элементы субстанционально дискурсивного порядка (слова, части речи вообще) в определенных слу­чаях функционируют как указательные знаки. И эта ука­зательная функция речи действует повсюду. Вся речь, вви­ду того что она вовлечена в коммуникацию, и манифести­рует живые опыты, действует как указание. В этом смысле словесные акты подобны жестам. Или, скорее, само поня­тие жеста можно было бы определить на базе указания как того, что не выразительно.

Гуссерль, правда, признает, что выражение «перво­начально создается» для того, чтобы служить коммуни­кативной функции (Первое исследование, § 7). И все же выражение никогда не является чистым выражением, пока оно выполняет эту первоначальную функцию, лишь ког­да коммуникация приостановлена может возникнуть чи­стое выражение.

Что же в действительности происходит в коммуни­кации? Чувственный феномен (слышимый или видимый и т. д.) оживляется через смыслопридающие акты субъекта, чья интенция в то же время понимается другим субъек-

[55]

том. Однако это «оживление» не может быть чистым и пол­ным, поскольку оно должно пересекать непрозрачность тела и до некоторой степени терять себя в нем:

Такое участие [в коммуникации] становится возможным, если слушающий тоже понимает интенцию говорящего. Он делает это постольку, поскольку он принимает гово­рящего как личность, которая не просто произносит зву­ки, но говорит с ним, которая сопровождает эти звуки определенными смыслопридающими актами, которые от­крывают эти звуки для слушателя или прибегают к их смыслам для общения с ним. То, что прежде всего делает возможным общение и превращает связную речь в разго­вор, лежит во взаимосвязи соответствующих физических и ментальных опытов личностей, которые вступили в ком­муникацию, которые находятся под влиянием физической стороны речи (§ 7; ET, p. 277).