Голос и феномен

[38]

грамматики, Гуссерль уже решительно занялся одной из модификаций главной структуры Zeigen: Hinzeigen, но не Anzeigen.

Но обязательно ли обозначает это отсутствие вопро­шания о начальной точке и предпонимании действующе­го понятия (понятия о знаке вообще) догматизм? Не мо­жем ли мы, с другой стороны, интерпретировать это как критическую зоркость? Разве не естественно отказаться или отвергнуть предпонимание как начальную точку, по­тому что оно может быть предубеждением или предполо­жением? По какому праву мы можем принять сущностное единство чего-то за знак? Что если Гуссерль хотел разру­шить единство знака, сорвав его очевидность, и таким образом редуцировать его к понятийно безосновательной вербальности? Что если не существует одного понятия зна­ка и различных качеств знака, но только два несводимых друг к другу понятия, которые были ошибочно приписа­ны одному слову? В самом начале второго раздела Гус­серль говорит именно о «двух понятиях, приписанных одному слову "знак"». Упрекая его за то, что он не пыта­ется спросить себя о существе знака вообще, не проявля­ем ли мы поспешное доверие единству слова?

Но если более серьезно: спрашивая «что есть знак вообще?», мы поднимаем вопрос о знаке в онтологичес­ком плане, мы претендуем на то, чтобы определить фун­даментальное или региональное место значения в онто­логии. Это было бы классической процедурой. Знак был бы субъективным знаком для истины, языком для бытия, речью для мышления и письмом для речи. Для того что­бы заявить о возможности истины для знака вообще, надо ли предполагать, что знак не является возможнос­тью истины, что он не конституирует ее, но что он при­годен для того, чтобы ее означать — воспроизводить, воплощать, вторично описывать или отсылать к ней? Ибо если бы знак в каком-то смысле предшествовал тому, что мы называем истиной или сущностью, не было бы смыс­ла говорить об истине или сущности знака. Можем ли мы не думать, — как, без сомнения, делал Гуссерль, —

[39]

что если рассматривать знак как структуру интенциональ­ного движения, он не подпадает под категорию вещи вообще (Sache), что он не является «бытием», чье собст­венное существо могло бы быть подвергнуто вопроша­нию? Не является ли знак чем-то отличным от бытия — исключительной «вещью», которая, не будучи вещью, не подпадает под вопрос «что есть..?», но, наоборот, дол­жен явить событие, которое производит «философию» в этом смысле как империю ti esti?