|
4 Ср. с частью четвертой «У водоразделов мысли» (I. Имена) «Имена» — имя «Павел»: «Характер Павла следует понимать как весьма легко сообщающийся с первоосновой бытия»; «Павел всегда ощущает себя на краю всепоглощающей бездны». Священник Павел Флоренский. Имена. М., 1993. С. 225, 226.— 29. 5 Бес полуденный упоминается в Пс. 90, 6.— 29. 6 Ср. статью Флоренского «Небесные знамения (Размышление о символике цветов)»//Маковец. 1922. № 2. С. 14—16 (наст. изд. Т. 2. М., 1996. С. 414—418). Картина вечернего неба, обосновывает здесь Флоренский, переход света во тьму, сопровождающийся игрой цветов, есть символ мира духовного—Бога, тьмы небытия и Софии, которая является гранью мира тварного, предельно близкая Нетварному Началу.— 29. 7 «Иного бытия начало» — возможно, неточное воспроизведение слов Пасхального канона (песнь 7, тропарь 2): «Смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечнаго начало...» Описываемые здесь Флоренским переживания ориентированы на «жизнь будущего века», «восьмой», «невечерний», Пасхальный день космической истории мира,—отсюда и образ «утренней звезды» Апокалипсиса.—29. 8 В рукописи и машинописном оригинале раздела «На Маковце» оставлено свободное пространство. Нотные примеры приводятся по соответствующему месту из письма В. В. Розанову от 20 мая—4 июня 1913 г. Для первого нотного примера сохранился специально написанный для издания оригинал. Септет Бетховена ор. 20 Esdur для скрипки, альта, кларнета, валторны, фагота, виолончели и контрабаса в шести частях создан в 1799— 1800 гт. Одно из наиболее любимых современниками произведений Бетховена для камерного ансамбля (партитура и клавир; см. в издании Peters, Leihzig). Первый нотный пример—вступление первой части, второй — начало второй. 1 О септете Бетховена ср. Уолт Уитмен: «7/ февраля 1880 г. Хороший концерт был сегодня в фойе Филадельфийской оперы,—оркестр небольшой, но первоклассный. Никогда еще музыка не пронизала так все мое существо, не умиротворяла и не переполняла меня,—никогда не давала мне так остро почувствовать своей выпрямляющей душу силы, своей невыразимости словами. Особенно захватило меня исполнение одного из лучших бетховенских септетов, отлично подобранного и безупречно сыгранного ансамблем (скрипка, альт, кларнет, валторна, виолончель, контрабас), раскрыв мне упоительные чудеса. Очаровательная непринужденность, порой будто природа смеется в солнечном свете на склоне холма; серьезные и строгие монотонности, подобные пению ветра; звук рога в лесной чаще и его замирающие отголоски; мирное колыхание волн, через мгновение уже вздымающихся, гневно хлещущих, ропщущих, бурных; оглушительные взрывы смеха в промежутках; вдруг—что-то роковое, как сама природа подчас; но больше—непосредственное, легкое, беззаботное, как то чувство, с которым смотришь на голых детей, играющих или спящих. Мне радостно было даже следить, как искусно скрипачи ведут свои смычки,—каждое движение полно смысла. Я дал себе волю, как делаю порой, выйти за пределы себя. Передо мной возникла густая роща, полная певчих птиц, и среди них—простой гармонический дуэт, два человеческих существа, спонтанно отстаивающих свое право на задумчивость, на ликование» (см. в кн.: Генри Уодсуорт Лонгфелло. Стихотворения. Эванджелина. Песнь о Гайавате. Поэмы; Уитмен Уолт. Стихотворения и поэмы. Публицистика: Библиотека литературы США. М., 1986. С. 485).—29. — 428 —
|