Сочинения в четырех томах. Том 2

Так вот, мы все попали здесь в такое огражденное место, нашли уединяющую раму. Право, человеку, чтобы испытать волнующую радость, нужно очень немного: десятка два деревьев и плотный высокий забор вместе с канавою и переправами оказались достаточною изоля­цией от всевозможных тревог, жизненной усталости и бесчисленных забот о существовании в это трудное время. Революция и разруха 1922 года и скудость, и не­верность жизни во всех ее сторонах — все это осталось по ту сторону забора.

Когда же небо вдруг расчистилось и омытое, скло­нявшееся к вечеру солнце осветило березы, пеструю толпу и несколько красивых лоскутов старинных тканей, с нежностью переданных Ефимовыми из бабушкиных сундуков в театр петрушек,— как солнечный луч засве­тилась в сознании живая сказка. Балаганчик и петрушки и окружавшие театр дети — все вместе построилось в одно художество, которое больше чем художество, по­тому что тут помимо предвзятого намерения исполните­лей звучат вещие голоса души и проскальзывают тайные силы природы. Слова, в других обстоятельствах, вероятно, оставшиеся бы незаметными, в этой обстановке и от лица кукол сказанные получают неожиданный вес, и народ­ные изречения слышатся действительно как сгущенная жизненная мудрость. Куклы, из тряпок, кусков дерева и бумажной массы, совершенно явно оживают и дейст­вуют самостоятельно: они уже не следуют движениям управляющей ими руки, а, напротив, сами ее направляют, у них свои желания и вкусы, и становится совершенно очевидным, что в известной обстановке через них дейст­вуют особые силы. Это представление начинается игрою, но далее — врастает в глубь жизни и граничит то с маги-ею, то с мистериею.

Конечно, кукольникам, несущим боевую ответствен­ность и уносимым вихрем действия, нет времени обду­мывать происходящее и было бы помехою раздваиваться, чтобы сопоставить свое кукольное сознание с обычным. Но и они, как показывает настоящая книга, сознают ку­кол как хотящих или не хотящих того или другого, как одобряющих или не одобряющих обстановку, в которую

1

они попали. Зрителям же или, точнее сказать, соучаст­никам этого кукольного действа гораздо более отчетливо видно, что кукольный театр есть нечто несравненно большее, нежели Ефимовы плюс куклы, что в нем при­нимает участие еще нечто третье и это третье — то, для чего существует самый театр.

Отрезанные от повседневности забором, вместе со своим хором из зрителей, кукольники еще более повы­шают потенциал таинственных сил, в них действующих, вторичною изоляцией — своим балаганчиком. И нако­нец, надевая на руку обличив куклы и дозволяя разуму руки принять самостоятельное лицо, они освобождают его от подчинения разуму головному, и последний дела­ют, напротив, служебным органом ручного. Трижды изъятая из внешнего мира тремя последовательными ступенями изоляции, рука становится телом, проводни­ком и органом воздействия иных, чем известные в на­шем будничном сознании, сил. В кукольном театре вы­ступают основные приемы подражательной магии, которая всегда начинает игрою, подражанием, поддраз­ниванием, чтобы дать затем место привлекаемым таким образом иным силам, которые принимают вызов и на­полняют подставленное им вместилище.