Сочинения в четырех томах. Том 2

1

зиция трех странников с предстоящим Авраамом, или позже, без него, есть не более как эпизод из жития Авраама, хотя бы даже условно-аллегорически принято было усматривать в ней намек на Пресвятую Троицу. Нас умиляет, поражает и почти ожигает в произведении Рублева вовсе не сюжет, не число «три», не чаша за сто­лом и не крила, а внезапно сдернутая пред нами завеса ноуменального мира, и нам в порядке эстетическом важно не то, какими средствами достиг иконописец этой обнаженности ноуменального и были ли в чьих-либо других руках те же краски и те же приемы,— а то, что он воистину передал нам узренное им откровение. Среди метущихся обстоятельств времени, среди раздоров, меж-дуусобных распрей, всеобщего одичания и татарских на­бегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечный, невозму­тимый, нерушимый мир, «свышний мир» горнего мира. Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противо-поставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном со­гласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних. Вот этот-то неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу созерцающего от Трои­цы Рублева, эту ничему в мире не равную лазурь — бо­лее небесную, чем само земное небо, да, эту воистину пренебесную лазурь, несказанную мечту протосковавшего о ней Лермонтова 14\ эту невыразимую грацию взаим­ных склонений, эту премирную тишину безглагольное™, эту бесконечную друг пред другом покорность — мы считаем творческим содержанием Троицы. Человеческая культура, представленная палатами, мир жизни — дере­вом и земля — скалою,— все мало и ничтожно пред этим общением неиссякаемой бесконечной любви: все — лишь около нее и для нее, ибо она — своею голубизною, музыкою своей красоты, своим пребыванием выше пола, выше возраста, выше всех земных определений и разде­лений, есть само небо, есть сама безусловная реальность, есть то истинно лучшее, что выше всего сущего. Андрей Рублев воплотил столь же непостижимое, сколь и крис­тально-твердое и непоколебимо-верное видение мира. Но чтобы увидеть этот мир, чтобы вобрать в свою душу и в свою кисть это прохладное, живительное веяние ду­ха, нужно было иметь художнику пред собою небесный первообраз, а вокруг себя — земное отображение,— быть в среде духовной, в среде умиренной. Андрей Рублев питался, как художник, тем, что дано ему было. И пото­

1

му, не Преподобный Андрей Рублев, духовный внук Преподобного Сергия, а сам родоначальник земли Рус­ской — Сергий Радонежский должен быть почитаем за истинного творца величайшего из произведений не только русской, но и, конечно, всемирной кисти. В иконе Троицы Андрей Рублев был не самостоятель­ным творцом, а лишь гениальным осуществителем твор­ческого замысла и основной композиции, данных Пре­подобным Сергием. Это — второй символ русского духа; под знаком его развертывается дальнейшая русская исто­рия, и достойно внимания, хотя иного и ждать было нельзя, что величайший литургический сдвиг, в котором, своим чередом, выразились русская идея и своеобразные черты русского духа, опять-таки связываются с именем Преподобного Сергия. Я говорю о Троичном дне как литургическом творчестве именно русской культуры и даже, определеннее,— творчестве Преподобного Сер­гия. Напомним, что Византия не знала этого праздника, как не знала она ни Троичных икон, ни Троичных хра­мов. Последнее слово Византии, в области догматиче­ской, стало неточным выходом первых творческих сил русской культуры. Праздник Пятидесятницы, бывший на месте нынешнего Троичного дня, был праздником ис­торического, а не открыто онтологического значения. С ХГ? века на Руси он выявляет свою онтологическую суть, делаясь праздником Пресвятой Троицы, причем третья молитва на вечерне, обращенная ко Христу, со­единяется теперь с новой молитвой — к Духу Святому, впоследствии отмененной, согласно Византийскому об­разцу, реакционною и вообще антинациональною дея­тельностью патриарха Никона. Почитание же Духа Уте­шителя, Надежды Божественной, как духовного начала женственности, сплетается с циклом представлений Софийных и переносится на последующий за Троицей день — День Духа Святого, в каковой, по проникновен­ной догадке нашего народа, «Земля — именинница», т. е. празднует своего Ангела, свою духовную Сущность — Ра­дость, Красоту, Вечную Женственность.