|
568 реальности, философии Спинозы, или некоего философского стиля, по которому я сразу узнаю "идею Спинозы". Нам не надо, стало быть, задаваться вопросом, почему мыслящий субъект или сознание видит себя в качестве человека, воплощенного или исторического субъекта, и нам не следует трактовать эту апперцепцию как вторичную операцию, которую субъект совершает, исходя из своего абсолютного существования: абсолютный поток вырисовывается под его взглядом как "некое сознание" или как человек и воплощенный субъект, поскольку он представляет собой поле присутствия - присутствия для самого себя, для другого и мира, - поскольку это присутствие забрасывает его в природный и культурный мир, исходя из которых он себя понимает. Мы должны рассматривать его не как абсолютное совпадение с самим собой, не как абсолютную плотность без единой трещинки, но как, наоборот, бытие, устремленное вовне. Если бы субъект представлял собой, своим способом поведения постоянный и всенепременно особенный выбор, то можно было бы задаться вопросом, почему его опыт обретает связность и ему предлагает определенные объекты, исторические периоды, почему мы обладаем таким понятием времени, которое сохраняет свое значение во все времена, почему, наконец, опыт каждого находит связь с опытами всех других. Но под вопрос надо поставить сам вопрос: ибо нам даны не какой-то отрезок времени, на смену которому приходит другой, не какой-то индивидуальный поток, на смену которому приходит иной, но возобновление каждой субъективности ею самой, подхватывание одной субъективности другой из всеобщности природы, сцепление интерсубъективной жизни и мира. Настоящее осуществляет опосредование Для Себя и Для Другого, индивидуальности и всеобщности. Подлинная рефлексия дает меня мне самому не как праздную и недоступную субъективность, но как тождественность моему присутствию в мире и в другом, присутствию здесь и теперь: я есмь все, что я вижу, я - это интерсубъективное поле, причем не вопреки моему телу и моей исторической ситуации, но, наоборот, благодаря именно этому телу и этой ситуации и - через них - благодаря всему остальному. Что же будет с этой точки зрения с нашей свободой, о которой мы говорили вначале? Я не могу делать вид, будто я есмь ничто, постоянно выбирать себя, исходя из ничто. Если ничто появляется в мире через субъективность, то можно сказать, что через мир ничто выходит к бытию. Я есмь 569 всеобщий отказ быть чем бы то ни было, тайным провожатым которого является постоянное приятие той или иной формы бытия. Ибо даже сам этот всеобщий отказ входит в число определенных типов поведения и фигурирует в мире. Понятно, что всякий миг я могу прервать осуществление моих проектов. Но что обозначает это могущество? Оно обозначает возможность начать что-то иное, ибо мы не пребываем в ничто в подвешенном состоянии. Мы все время пребываем в полноте, в бытии, равно как человеческое лицо обречено всегда что-нибудь выражать (есть удивленные, умиротворенные, скромные мертвецы), и как тишина есть всего лишь одна из модальностей звучащего мира. Я могу разбить любую форму, могу над всем посмеяться, но нет таких ситуаций, которыми я был бы полностью захвачен: меня увлекает тогда не свобода, но новое начинание. Вместо того чтобы скорбеть по умершему, я вдруг начинаю рассматривать свои ногти, решаю поесть или заняться политикой. Моя свобода отнюдь не одинока, она жить не может без сообщников, ее неизбывное могущество со всем порывать опирается на мою универсальную укорененность в мире. Моя действительная свобода не по сю сторону моего бытия - она передо мной, в вещах. Нельзя говорить, что я постоянно себя выбираю, ссылаясь на то, что я мог бы постоянно отказываться от того, что я есмь. Не отказываться - не значит выбирать. Попустительство и делание можно спутать лишь тогда, когда мы лишаем неявное всякого феноменального значения, когда во всякое мгновение развертываем перед собой мир в абсолютной прозрачности, то есть когда разрушаем "мирность" мира. Сознание считает, что оно за все в ответе, оно все принимает на себя, но у него нет ничего своего, оно живет своей жизнью в мире. Свобода понимается как постоянно возобновляемый выбор лишь до тех пор, пока не введено понятие естественного или всеобщего времени. Мы видели уже, что нет никакого естественного времени, если понимать под ним время вещей, лишенных субъективности. Но есть тем не менее время всеобщее, именно на него нацелено обыденное понимание времени; это постоянное возобновление последовательности: "прошлое", "настоящее", "будущее", бесконечные разочарования и неудачи. Именно это хотят выразить, говоря, что время непрерывно; настоящее, которое оно нам приносит, никогда не бывает по-настоящему настоящим, поскольку становится прошлым, едва показавшись, будущее - лишь с виду цель, — 380 —
|