|
1 Невозможно поставить эту проблему, одновременно не преодолевая реализм и, к примеру, знаменитые описания Бергсона. Бергсон противопоставляет множественности рядоположенностей внешних вещей "множественность слияния и интерпретации" сознания. Он действует посредством разбавления. Бергсон говорит о сознании как о какой-нибудь жидкости, в которой мгновения и положения находят свое основание. Он ищет в сознании какой-то элемент, в котором их дисперсия была бы действительно снята. Неделимый жест моей двигающейся руки дает мне движение, которого я не нахожу во внешнем пространстве, потому что мое движение, перенесенное в сферу моей внутренней жизни, обретает в ней единство нерастяжимого. Пережитое, которое Бергсон противопоставляет мысли, является для него констатацией, это - некое непосредственно "данное". Рассуждать таким образом означает искать решение в двусмысленности. Нельзя дать понимания пространства, движения и времени, открывая некий "внутренний" слой опыта, где их множественность стирается и реально снимается. Поскольку, если этот слой действительно совершает это, более уже не остается ни пространства, ни движения, ни времени. Осознание моего жеста, если оно Действительно является своего рода неделимым состоянием Сознания, отныне уже совсем не осознание движения, а какое-то невыразимое свойство, которое не может нам объяснить движение. Как об этом говорил Кант, внешний опыт необходим внутреннему - тому, который действительно невыразим, но потому, что он и не намеревается что-либо сообщать. Если, учитывая принцип непрерывности, прошлое - это еще и отчасти настоящее, а настоящее - уже отчасти прошлое, тогда нет уже ни прошлого, ни настоящего. Если сознание самостоятельно растет как снежный ком, тогда оно, подобно этому кому и всем прочим вещам, целиком пребывает в настоящем. Если фазы движения постепенно отождествляются друг с другом, тогда ничто нигде не движется. Единство времени, пространства и движения Невозможно достичь смешиванием. Это единство не будет понято благодаря некоторой реальной операции. Если сознание множественно, тогда кто соединит эту множественность для того, чтобы переживать ее именно как таковую? И если сознание - это слияние, тогда как оно станет множественностью моментов, которые им же и сливаются? Вопреки реализму Бергсона, кантонская идея синтеза сохраняет свое значение, и сознание в качестве агента этого синтеза невозможно спутать с любой другой вещью, даже с вещью текущей. То, что является первым и непосредственным для нас, - это своего рода поток, который не разбрызгивается подобно какой-нибудь жидкости, который, в активном смысле, течет и, следовательно, не может течь, не зная этого и не собираясь в одном и том же действии - действии течения. Это "время, которое не проходит", и о котором рассуждает Кант. Для нас, следовательно, единство движения - это не реальное единство. Но это тем более и не множественность. И наше замечание по поводу идеи синтеза у Канта, как и некоторых кантианских текстов Гуссерля, сводится как раз к тому, что эта идея предполагает, по меньшей мере в идеале, реальную множественность, над коей ей нужно возвыситься. То, чем является первичное сознание для нас, - это не трансцендентальное Я, которое свободно устанавливает перед собой множественность в себе и конституирует эту последнюю целиком, а такое Я, которое преобладает над различным только благодаря времени, и для которого сама свобода - это судьба. Так что "я" - это ни при каких обстоятельствах не осознание самого себя абсолютным творцом времени, не осознание себя формирующим движение, которое я переживаю, ибо мне кажется, что то, что движется, перемещается и совершает переход от одного момента и одного положения к последующим само по себе. Это относительное и доличное Я, которое лежит в основании феномена движения и вообще феномена реального, очевидно нуждается в разъяснениях. Здесь скажем, что мы предпочитаем понятию синтеза понятие синопсиса,* которое еще не указывает на явное положение различного. — 239 —
|