|
1 Goldstein. L'analyse de l'aphasie et l'essence du langage. P. 496. (Курсив мой). 255 проговоренная, которая пользуется имеющимися значениями как неким накопленным богатством. На основе этих накоплений становятся возможными другие акты подлинного выражения - у писателя, художника или философа. Эта все время воссоздаваемая открытость полноте бытия и есть то, что обусловливает как первые слова ребенка, так и слова писателя, как построение слова, так и построение понятий. Такова эта функция, которая угадывается в глубине языка, которая повторяет себя, на саму себя опирается или, подобно волне, собирается в себе и себя подхватывает, устремляясь за собственные пределы. Анализ речи и выражения еще лучше, чем наши замечания по поводу телесной пространственности и телесного единства, выявляет загадочную природу собственного тела. Оно не является соединением частиц, каждая из которых пребывала бы в себе, или же переплетением раз и навсегда определенных процессов, - оно не есть там, где оно есть, оно не есть то, что оно есть, - ибо мы видим, что оно выделяет из себя "смысл", который ниоткуда к нему не приходит, что оно проецирует его в свое материальное окружение и сообщает другим воплощенным субъектам. Всегда отмечалось, что жест или речь преображают тело, но мы довольствовались словами о том, что они развивают или проявляют другую способность - мышление или душу. Упускалось из виду вот что: чтобы смочь эту способность выразить, тело должно, в конечном счете, стать мыслью или интенцией, которые оно для нас обозначает. Именно оно показывает, именно оно говорит - вот что мы выяснили в этой главе. Сезанн говорил о портрете одного человека: "Если я использую все эти оттенки синего, все эти оттенки каштанового, я просто заставляю его смотреть так, как он смотрит... Пускай догадываются, каким образом, сведя оттенок зеленого с красным, можно опечалить рот или рассмешить щеку".1 Как мы увидим, это раскрытие имманентного или зарождающегося в живом теле смысла распространяется на весь ощутимый мир, и наш взгляд, подготовленный опытом собственного тела, обретает во всех остальных "объектах" чудо выражения. Бальзак описывает в "Шагреневой коже" "белую скатерть, подобную слою только что выпавшего снега, на которой симметрично возвышались столовые приборы, увенчанные белыми хлебцами". "На протяжении всей молодости, - 1 Gasquet. Cezanne. P. 117. 256 говорит Сезанн, - я хотел написать это, эту скатерть свежего снега... Теперь я знаю, что надо стремиться написать только вот что: "симметрично возвышались приборы" и "белые хлебцы". Если я пишу "увенчанные", я погиб, понимаете? А если я действительно уравновешу и до тонкости проработаю мои приборы и кусочки хлеба как бы в согласии с природой, то будьте уверены, что венцы, снег и все остальное там будет".1 Проблема мира и, для начала, проблема собственного тела, заключается в том, что все там пребывает. — 176 —
|