|
Частично, ответ на скрывающийся здесь парадокс дает тот же Сократ: «Однажды Ксантиппа сперва разругала его, а потом окатила водой. «Так я и говорил,— промолвил он,— у Ксантиппы сперва гром, а потом дождь.» Алкивиад твердил ему, что ругань Ксантиппы непереносима; он ответил: «А я к ней привык как к вечному скрипу колеса. Переносишь ведь ты гнусный гогот?» — «Но от гусей я получаю яйца и птенцов к столу»,— сказал Алкивиад. «А Ксантиппа рожает мне детей»,— отвечал Сократ»[67]. То же смирение и та же мудрость мужчины, пусть и высказанные в шутливой форме, звучат в словах Бернса: В недобрый час я взял жену, В начале мая месяца, И, много лет живя в плену, Не раз мечтал повеситься. Я был во всем покорен ей И нес безмолвно бремя… И все же: Я совершил над ней обряд – Похоронил достойно…[68] Словом, проповедь Петра: «Также и вы, жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие. Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа…»[69], предстает гармоническим контрапунктом именно это вечной темы войны полов, которая пронизывает всю историю нашей культуры. Таким образом, при всем неравноправии с мужчиной женщина отнюдь не становится его рабой. Да, во главе всего стоит отец, муж, — но вовсе не потому, что он обладает подавляющим физическим превосходством. Причина в том, что главным образом на его плечах стоит дом во всем собирательном значении этого многозначного слова. Он — единственный обладатель ключа к той тайне, что хранит и объединяет всех собравшихся под его кровом. Именно поэтому на него же ложится и забота обо всех неспособных к самостоятельности. И в первую очередь о ней: «Отец охраняет [женщину] в детстве, муж охраняет в молодости, сыновья охраняют в старости, женщина никогда не пригодна для самостоятельности»[70]. То же говорят о женщинах и Законы XII Таблиц: они «вследствие присущего им легкомыслия должны состоять под опекою»[71]. Последнее замечание весьма любопытно. Оно говорит о том, что к V в. до н. э. (именно в это время составлялись римские таблицы законов) ее подчиненность мужчине уже не принимается априори как некая абсолютная истина в последней инстанции, но требует достаточно весомых оснований. Этим основанием становится женское «легкомыслие». Однако и в нем, скорее, нужно видеть эвфемизм, иносказание каких-то иных, не поддающихся точной вербализации особенностей женской природы. Позднее о необходимости такой же заботы о других обитателях дома будет говорить Аристотель, и в его словах впервые мы увидим связь между положением в доме и отношением к творчеству. «[Точно так же в целях взаимного самосохранения необходимо объединяться попарно существу], в силу своей природы властвующему, и существу, в силу своей природы подвластному. Первое благодаря своим умственным свойствам способно к предвидению, и потому оно уже по природе своей существо властвующее и господствующее; второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, является существом подвластным и рабствующим. Поэтому и господину и рабу полезно одно и то же. Но женщина,— тут же добавляет он,— и раб по природе своей два различных существа: ведь творчество природы ни в чем не уподобляется жалкой работе кузнецов, изготовляющих «дельфийский нож»; напротив, в природе каждый предмет имеет свое назначение»[72]. — 48 —
|