Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

Едва ли эти величины достаточны для появления развитой системы знаковой коммуникации. К тому же образование таких групп на основе кровнородственных связей чревато угрозой вырождения. Поэтому и формирование речи, и устранение угрозы, порождаемой инцестом, диктуют необходимость появления значительно более широких общностей. В свою очередь, их существование становится возможным лишь при более плотной заселенности региона, пространственные границы которого, с одной стороны, не препятствуют систематическим контактам, с другой — достаточны для прокормления его коллективных субъектов.

Хронологические рамки формирования такой возможности очерчиваются динамикой численности населения планеты, которая может быть определена из регрессного расчета[24], базирующегося на данных, приведенных С.И. Бруком[25]. Согласно этому расчету «обратная» динамика численности выглядит следующим образом:

15 тыс. до н.э. — 3.000.000 человек,

20 тыс. до н.э. — 1.500.000 человек,

25 тыс. до н.э. — 740.000 человек,

30 тыс. до н.э. — 369.000 человек,

35 тыс. до н.э. — 183.000 человек,

40 тыс. до н.э. — 91.000 человек.

При этом анализ языковых соотношений показывает, что индоевропейская группа должна была составлять половину от этой численности. Следовательно, равномерно рассеянная на территориях континента ко времени появления человека кроманьонского типа (примерно 45 тыс. чел.) она не смогла бы создать ту насыщенность информационного поля, при которой возникает необходимость в речевом общении людей и уж тем более — в появлении у них абстракций высокого уровня. Таким образом, способность к речи формируется значительно позднее нижней границы приведенных значений (т.е. 40 тыс. лет до н.э.). По словам одного из виднейших лингвистов современности, С.А. Старостина, 40-50 тысяч лет — это теоретический максимум, в реальности же «макросемьи, которые нам известны, имеют датировку порядка 15-17 тысяч».[26]

1.4.3. Феномен творчества

Орудия.

Появление сознания требует появления не только развитого аппарата психики, но и его предмета. Между тем последний — это не структурный элемент окружающей человека действительности, но принципиально отсутствующее в ней начало.

Обратим внимание на одно характерное обстоятельство. Ничто в создаваемых нами памятниках технической культуры не может противоречить объективным законам природы. Но если так, то что отличает продукт деятельности человека от случайного стечения естественных процессов, случайных предмет-предметных взаимодействий? (Ведь существует же — пусть и ничтожная — вероятность того, что атомы элементов самопроизвольно сложатся, скажем, в персональный компьютер.) В действительности есть только одно отличие: в практике человека действие этих законов специфическим образом структурировано. Технология — это (большей частью) и есть способ организации, т. е. распределения их действия в пространстве и времени целевого процесса, и чем выше уровень организации, тем сложней конечный продукт. И наоборот: чем сложнее продукт, тем более высокой и точной должна быть искусственная организация взаимодействия объективных законов природы. А следовательно, ниже вероятность самопроизвольного его появления в результате случайного стечения предмет-предметных взаимодействий.