Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

Такое положение вещей связано с тем, что именно объединение патриархальных родов образует высшее единство — социум. Управление разделением и кооперацией труда, распределением и обменом его результатами требуется не только на внутрисемейном уровне, но и здесь. Однако все это может быть выстроено только в том случае, если будут упорядочены и приведены в определенную систему отношения между структурными подразделениями рождающегося социума. Изначально замкнутые автаркические образования, они обладают аналогом того, что позднее на государственном уровне будет осознано как суверенитет, любое же взаимодействие предполагает, хотя бы частичное, его ограничение, без этого взаимодействие может превратиться в вечную войну всех против всех. Поэтому интеграция родов — это еще и строительство системы известных «сдержек и противовесов», которая со временем закрепляется в единой морали и в едином же «прото-праве». Мы берем последнее понятие в кавычки, потому что даже древнейшее из известных, другими словами, обычное право, тоже рождается не сразу. Памятники письменности доносят до нас лишь промежуточный результат длительной эволюции принципов общежития. Совокупность всех интеграционных отношений, становящихся прототипом политической экономии, политической структуры, права, морали, формирует силовой каркас будущих государств. Узловыми же его точками оказываются главы патриархальных семейств.

Словом, уже «по определению» именно патриархальная семья имеет право формировать основной вектор политического развития.

Организационные формы социума, близкие к тем, что встают перед нами благодаря изучению исторических свидетельств, возникают не сразу. Поначалу терминалами всех интеграционных связей могут быть только главы семейств, только они являются их действительными субъектами. Все остальные вписываются в социум лишь через систему внутрисемейных отношений, другими словами, между ними и социумом всегда стоит патриарх.

Со временем и здесь складывается свое разделение функций. Так, в Риме сенаторское сословие контролирует политический вектор государственного развития, всадничество — финансово-экономический его сегмент. Всем остальным достаются лишь исполнительские функции. Кстати, Рим в этом отношении не создает ничего нового, он подчиняется действию общих законов; собственное творчество в сфере государственного строительства начнется лишь с ростом завоеваний.

Такое распределение вовсе не означает полновластия одних и абсолютного бесправия других. Действительность много сложнее любых школьных истин. Как ни парадоксально, плебеям достается главное — обеспечение внутренней безопасности полиса, функция охранного контингента того огромного расконвоированного концентрационного лагеря, в который превращается он с расширением военных захватов и строительством новой, основанной на эксплуатации рабов, экономики. Именно эта функция заставляет власти заигрывать с городскими низами, обеспечивать бесплатные государственные раздачи. Кстати, они существуют не только в Риме, но и в греческих городах; их масштабы в Афинах вполне сопоставимы с римскими[226]. Только на этой функции (и на этих раздачах) держится политическая и экономическая устойчивость города, господство первых сословий. Между тем требование бесплатных раздач — это ничто иное, как требование новых военных захватов, ограбления новых провинций, ведь средства на содержание не занятых трудом плебейских масс могут найтись только за периметром государственных границ. Поэтому, строго говоря, вектор военно-политической экспансии полиса формирует не его сенат, не гордые патриции и не жадные до наживы всадники, а презираемая (так, Саллюстий и Цицерон применяли для обозначения социального дна одно и то же слово — «sentina», т.е. подонки, клоака, нечистоты[227]) ими городская «чернь». А значит, сбрасывать ее роль со счетов было бы непростительной ошибкой.