|
Мысль о «начале» как «стихии», может быть и не получившая еще терминологического выражения,—первое колоссальной важности мировоззренческое обобщение, вводящее в то же время дифференцированное представление о функциях единой «природы» и создающее тем самым возможность для мысленного воспроизведе- 1 Можно предположить здесь своеобразный «возврат» к первоначальному мифу, который в своей бытийственной установке имел в виду то, Что совершается всегда и везде. Эпос и теогонии, напротив, имеют предметом одноразовое событие Однако философская рефлексия делает такой «возврат» скорее отрицанием отрицания. Впрочем, проблема эта требует специального анализа. 40 ния ее как процесса. И генезис, и противоположности снова выступают перед нами, но уже в иной, качественно отличной от мифа форме. Ее традиционно связывают с Милетской школой. «Начало» и противоположности. Милетская школа Независимо от того, применяли ли милетцы слово arche, трактовали ли они «начало» как воду, воздух, беспредельное или еще как-нибудь, несомненно, что определяющая тенденция и сознательная установка этой школы—стремление найти невидимое простым глазом единство в видимом многообразии вещей. Это единство должно быть «усмотрено» умом — здесь пока еще не было, конечно, никакой мистификации. Простейшая и первоначальная процедура научного мышления, состоящая в обнаружении общего свойства группы сходных предметов, приобретает у античных «фисиологов», однако, характер чрезвычайный. Обобщение осуществляется сразу в глобальном масштабе: уж если очевидно, что вода— универсальное условие жизни, то она и есть «природа вещей». За это критиковали философов эмпирики-медики. В трактате «О древней медицине» говорится, что врач не может предписать больному для лечения «что-нибудь теплое»—он должен знать, какое согревающее следует применить, да еще так, чтобы оно не принесло больному вреда вместо пользы. Такие действия надо знать и по-своему применять в каждом отдельном случае. Философ же ищет «природу человека» в чем-нибудь одном, стремясь из нее вывести способ лечения (см. 25, 27. Ср. Гипп. О др. мед. 15). Естественно, что между этими двумя уровнями знания — «теоретическим» и «эмпирическим» — лежит пропасть. Впрочем, нетрудно заметить, что эту пропасть между медициной и философией V в. до н. э. вырывают скорее позитивистски ориентированные историки науки. Исследование «гиппократовых» трактатов показывает, что они далеко не однозначно соотносятся с философией, поскольку сами содержат немало спекуляций и «природе человека», вполне сопоставимых с философскими. Издатель трактата «О природе человека» пишет, что его автор, «который, осуждая в целом вмешательство кос- — 29 —
|