|
Возвращаясь к Эдипу, можно сказать, что в свете современных реконструкций первобытного мышления совершенно не очевидно, что факт убийства отца и женитьбы на матери должен был восприниматься как нечто ужасное. Кажется, что, напротив, осознание преступности или греховности этих поступков - продукт позднейшего неархаического понимания реальности. 89 Убийство отца и тем более отца-царя, как показал еще Дж. Фрезер, -вещь вполне закономерная в первобытном общества [Фрезер 1980]. В. Я. Пропп прямо связывает сюжет об Эдипе и сходные сюжеты с ритуальным убийством царя [Пропп 1976], а также с волшебной сказкой, восходящей к обряду ининциации. Сюжет боя отца с сыном - один из распространенных в фольклоре. По-видимому, убийство ближайшего родственника могло осознаваться не как нечто ужасное, а наоборот как нечто закономерное вследствие того, что понимание личности, ее субъективности и исключительности не было развито в архаическом сознании, так же как не было в нем, по-видимому, понимания смерти как чего-то трагического, невосполнимого, необратимого. Молодой царь убивал старого царя подобно тому, как мы обламываем отсохшие ветви у дерева. Характерно, что на Сардинии было принято громко смеяться при ритуальном убийстве стариков, откуда пошло выржение "сардонический смех" [Пропп 1976]. Примерно то же самое можно сказать и о сексуальной связи Эдипа с матерью. Запрет на инцест - безусловно достаточно позднее явление. В архаическом космогоническом мифотворчестве инцест был вообще необходимой предпосылкой для возникновения человечества, так как первые люди естественным образом (поскольку кроме них никого не было) выступали в инцестуальные связи [Левинтон 1982]. Кроме того, как показал С. С. Аверинцев в специальном исследовании об Эдипе, кровосмешение героя с матерью в архаическом мышлении истолковывалось позитивно как овладение матерью-родиной, то есть как субституция царской власти, что мы наблюдаем в трагедии Софокла. По свидетельству Светония, Цезарю накануне нереализованного переворота приснилось, что он насилует свою мать, и это было истолковано как доброе предзнаменование [Аверинцев 1972]. В свете всего сказанного ясно, что и классические психоаналитические неврозы - результат развития языка и мышления в той же мере, что и нарративное мышление. Ведь если опять-таки бессознательное структурировано как язык, то в этом языке должны быть синтаксические и прагматические ресурсы для того, чтобы моделировать ситуацию невроза. Архаический язык таких ресурсов не предоставлял. Если мы можем представить себе нечто вроде шизофрении в архаическом сознании, с той лишь поправкой, что там она принималась, конечно, не как нечто патологическое, не как психическое расстройство, то представить себе архаическую фобию, обсессию или истерию не представляется возможным. Если человек архаического склада боялся волка и лошади, это не было ошибкой патологического сознания. В этом, как кажется, основной историко- и логико-философский изъян концепции Фрейда о съедения отца сыновьями и особенно о чувстве вины, возникшем после — 76 —
|