|
83 понимания мира, то есть после депрессивной позиции. (На возможное возражение о том, что депрессией человек может заболеть и после Эдипова комплекса, мы ответим, что никто не говорит о том, что не может существовать регрессия к депрессивной, оральной позиции, так же, как, кстати говоря, и регрессия к шизоидно-параноидной позиции, то есть шизофрения.) В сущности, именно первичные объекты - мать и отец, - как мне кажется, и задают ситуацию qui pro quo. Что я имею в виду? Разделение ролей между матерью и отцом в период Эдипова комплекса выстраивает ряд ошибочных представлений, ведущий к соответствующему симптомоообразованию. Представление о том, что отец накажет кастрацией за воображаемый инцест с матерью (безусловно ошибочное представление!), может привести к фобии, как у маленького Ганса. Опять-таки ошибочное представление о наличии фаллоса у матери может привести к гомосексуализму как своеобразному социально-сексуальному qui pro quo. Болезненный запрет на отношения с матерью может приводить как к истерии, так и к обсессии, чему имеется множество примеров [Нюнберг 1999]. Вообще фундаментальные представления Эдипова комплекса о том, что мать - это подходящий сексуальный объект, которого надо соблазнить, а отец - это соперник, которого надо удалить, - безусловно ошибочные представления. За эти ошибки человек потом и расплачивается неврозами отношения. И в этом причина того, что в основе таких неврозов лежит семиотическая ошибка. Сам Эдипов комплекс - его, если угодно, лингвистическая структура - так устроен, чтобы этого достичь. Отец как Имя Отца - это первознак Эдипова комплекса, мать как шизофреногенная мать - главное означающее психоза. Знаку отца приписывается ошибочно означающее "ненависть", знаку матери - означающее "вожделение". Такова лаканианская трактовка нашей гипотезы. Рассмотрим теперь ее логико-философский аспект. Начнем с простейшего случая - фобии объекта. Эксплицитно, конечно, маленький Ганс мог и не говорить "Я утверждаю, что я боюсь белую лошадь", но эта пропозиция во всяком случае содержалась у него в сознании. Допустим, он вполне мог на вопрос "Почему ты боишься выходить на улицу?" ответить: "Я боюсь большую белую лошадь". В чем здесь кроется ошибка? Ведь он действительно боится лошадь, вернее, он полагает, что он действительно боится белую лошадь, а не отца. В этом смысле логический анализ фразы, которую он мог бы произнести, звучал бы так: Я боюсь некий объект. Этот объект есть белая лошадь. 84 Первая фраза хотя и содержит ошибочный аспект в прагмасемантике предиката (то есть он необоснованно боится лошади - если бы он заявил, что боится крокодила, это был бы небезосновательный страх), но в целом она не является ошибочной. Его страх - подлинный. Вторая фраза является истинной только на уровне поверхностного сознания. Вследствие вытеснения в бессознательное страха отца произошла подстановка, и лошадь встала на место отца. Бессознательное его должно было бы сказать: "Я боюсь отца (потому что он кастрирует меня)". Подобно тому как в развязке комедии происходит узнавание того, кого ошибочно принимали за другого, эта последняя фраза, будучи переведенной в сознание, равнозначна излечению субъекта. В случае Ганса, который, как считал Фрейд, был довольно простым, так и произошло. — 71 —
|