Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры

1

Едва ли не самым распространенным взглядом является понимание театра как специфически синтетического искусства. Некоторые мыс­ли Р. Вагнера, невзирая на его собственное ироническое отношение к идее такого Mischkunst, способствовали укоренению этого взгляда. Но по существу всякое искусство синтетично, поскольку искусство необходимо конкретно. Говорят, что здесь речь идет об особом син­тезе - не синтезе в искусстве, а синтезе самих искусств. Легко, одна­ко, сообразить, что всякая мысль об искусственном синтезе самих искусств превращает их тем самым в нечто по идее своей отвлечен­ное и как бы неполное. Не слишком ли большие претензии заявляет театр, когда он берет на себя задачу восстановления мнимой ущерб­ности других искусств? Смешно было бы выдавать такую претензию за специфический характер искусства театра. Менее поверхностные сторонники изображаемого взгляда разъясняют, что, конечно, син­тетические свойства театра не в том, что сцена объединяет скульпту­ру, живопись, поэзию, музыку, а более в том, что к характеристике театрального действия приложимы и всегда прилагаются эпитеты: пластическое, живописное, поэтическое и т.д. Но разве другие искус­ства совершенно не допускают таких же взаимных характеристик? Мы говорим о живописности поэтических образов, о музыкальном строении строф, о пластической композиции стиха, о поэтическом пейзаже, о ритме красок и линий, об экспрессивности музыки, о те­атральности живописной картины и т.д., и т.д. Здесь трудный и уг­лубленный вопрос об отношении между искусствами, дающем пра­во на взаимные характеристики, вопрос, который сам может быть решен не раньше, чем будет разрешена проблема специфичности отдельных искусств. Но и независимо от этой апелляции от X к У, не­специфичность для театрального искусства синтеза, как признака всякого искусства, и внутренняя противоречивость идеи «синтеза синтезов», Mischkunst, делают рассматриваемый взгляд на театр не­достаточным для уяснения сущности актерского искусства.

Некоторою модификацией этого взгляда можно считать заявляемое иногда и независимо от него понимание сценического искусства как некоторого рода искусства второй степени. Под этим разумеют особен­но близкую связь между поэтом, писателем, автором пьесы и «испол­нителем». Толкуют эту связь именно как исполнение актером того, что изображено уже в искусстве слова, и в этом как бы вторичном испол­нении и изображении хотят видеть специфическое отличие театраль­ного искусства. Однако если актер изображает «вторично», то первым и настоящим исполнителем замысла автора пьесы является именно выведенное им в пьесе лицо, а никак не живой актер, играющий жи­вую роль этого выведенного, выдуманного лица. Автор пьесы переда­ет нам слова и мысли действующих лиц, но не их действия, не их спо­соб выражать свои чувства и мысли. Если бы автор хоть бы рассказывал о последних, он писал бы не пьесу для игры на сцене, а роман, повесть, вообще именно рассказ. Авторские ремарки принципиального отно­шения вещей не меняют; да и они вводятся скорее для оттенения мыс­лей, чем способов действия. Злоупотребление «ремарками» у некото­рых авторов только стесняет свободную игру актера (стоит вспомнить постановки «Ревизора»). В написанной пьесе действие - пустое мес­то, которое должно быть заполнено актером, искусство коего, таким образом, никак не вторичное, повторяющее какое-то действие, а пер­вичное, - подлинное творчество. И это видно, хотя бы уже из того, что пьеса пишется для театра и даже для отдельного актера, где принима­ются во внимание особенности его сценического дарования, а не об­ратно - театр существует для исполнения некоторых жанров лите­ратуры. Таково, по крайней мере, нормальное и исторически оправдываемое положение вещей. Если автор пьесы выступает иног­да в роли удачного, так сказать, идейного режиссера, то все же преиму­щественно в качестве интерпретатора, а не руководителя «действием» в спектакле. Удачное выполнение автором и этой последней роли не опровергает правила, а только говорит о том, что в таких случаях в лице автора совмещается писатель и человек со сценическим чувством и вкусом. Принципиально же художественное умонаправление писате­ля и актера существенно различны. Это находит свое подтверждение и в том, что не только художественный замысел, но художественный результат творчества автора и театра оцениваются разною мерою и в различном направлении. Как театральный критик не то же, что лите­ратурный, так и соответствующие продукты творчества рассматрива­ются по несходным критериям. Литературно-художественные досто­инства пьесы ни в коем случае не определяют художественных достоинств игры актеров и вообще театрального представления. И об­ратно, гениальное представление лишенных всякого литературного до­стоинства фарсов не делает из них поэтических шедевров. Сценичес­кое искусство можно было бы назвать творчеством вторичным или искусством второй степени по отношению к литературному искусст­ву, если бы роль театра ограничивалась ролью идейной интерпретации. В действительности, последняя занимает скромное место лишь в пер­воначальной, черновой разработке актером своей роли и относится, следовательно, больше к подготовке «представления», чем к искусст­ву самого осуществления своей роли актером, т.е. именно к специфи­ческой области творчества на сцене.