Слова «Мицкевич прекрасными стихами описал день, предшествующий петербургскому наводнению», относятся ведь к «Олешкевичу», главная идея которого (еще раз напомним!), что наводнение это месть судьбы, месть истории за все «петербургские ужасы». Выходит, Пушкин хвалит, «рекламирует» то, с чем не может согласиться, против чего пишет! Мало того, позже, в 1836 году, перерабатывая поэму в надежде все же пробиться сквозь цензуру, Пушкин добавляет к этому примечанию слова, которых вначале не было: «Мицкевич… в одном из лучших своих стихотворений Олешкевич». Русский поэт явно желает обратить внимание соотечественников на эти практически недоступные, неизвестные им стихи. Он как бы призывает — добыть, прочесть… Чуть дальше: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? Примечание к этим строкам внешне нейтральное — «смотри описание памятника у Мицкевича». Во всей стране, может быть, единицы могли бы в ту пору понять, в чем дело. А ведь снова едва ли не «знак согласия»! Пушкин как бы ссылается… на себя! То есть на того «русского гения», который в стихотворении «Памятник Петру Великому» говорил: Царь Петр коня не укротил уздой. Во весь опор летит скакун литой, Топча людей, куда-то буйно рвется, Сметает все, не зная, где предел. Одним прыжком на край скалы взлетел, Вот-вот он рухнет вниз и разобьется. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но если солнце вольности блеснет И с запада весна придет к России — Что станет с водопадом тирании? Так говорил Пушкин, герой стихотворения Адама Мицкевича. Но Пушкин, автор «Медного всадника», разве с этим согласен? Разве может присоединиться к отрицательному, суровому приговору, который Мицкевич выносит этому городу, этой цивилизации? Польский поэт всеми стихами «Отрывка» восклицает «нет!» . А Пушкин? Не раз за последние годы, и более всего — во вступлении к «Медному всаднику», он говорит да! Он обладает, по словам Вяземского, «инстинктивной верой в будущее России!». И вот в самом остром месте полемики — каков же пушкинский ответ на вопрос Мицкевича о будущем, вопрос — что станет с водопадом тирании? «Властелин судьбы» выполнил свою миссию, однако же будущее его Дела, будущее страны — все это неизвестно и вызывает тревожное: Куда ты скачешь, гордый конь, И где опустишь ты копыта? На вопрос отвечено вопросом же! Ни Пушкин, ни кто-либо из его современников не могут еще дать ответа… Однако Мицкевич хоть и спрашивает, но не верит. Пушкин спрашивает и верит. — 297 —
|