— Знакомая себя рисовала, — певуче сказала хозяйка и пригласила гостей к столу. — Не обессудьте, добрые люди. Чем богаты, тем и рады. — Ба, да тут царский ужин! — воскликнул летчик, потирая руки. — Свежие огурцы в феврале? Откуда они у вас, хозяйка? — удивился Колбин. — Из теплицы, хороший человек, из нашей фабрики зелени. — У вас в доме печей, по-моему, нет, — заметил Данила. — Зачем они? — Как зачем? Как же вы отапливаетесь? — удивился летчик. — Водой. Старик мой горазд на выдумки. За домом, — продолжала объяснять женщина, — теплое озеро, вода руки обжигает. Оттуда и берем тепло. Течет вода по трубам в дом и греет. И теплицу греет. — Это не ново, — заметил Колбин. — В Италии, например, тепло вулканов широко используют в быту. Меня в данном случае интересуют огурцы. Они очень аппетитны. Вы не находите, Данила Корнеевич? Колбин достал плоскую флягу и начал разливать вино в стаканы. Делал это он с наслаждением, был оживлен. — Чистейший виноград в жидком виде, — засмеялся он, закручивая пробку. Хозяйка постелила гостям на полу. Летчик, как только коснулся подушки, сразу же заснул. Колбин долго ворочался с боку на бок, вздыхал. Потом включил карманный фонарик. Пучок яркого света запрыгал по стене и застыл наконец на портрете девушки. Колбин встал, перешагнул через летчика и подошел к стене. Данила, задремавший было, приоткрыл глаза и увидел, как он, вплотную приблизившись к стене, схватился за раму портрета. — Евгений Николаевич, — тихо позвал он. Колбин вздрогнул и круто обернулся. — Фу, напугали вы меня, — сказал он, недовольный тем, что его захватили врасплох. — Понимаете, не дает мне покоя этот портрет, — как бы оправдываясь, продолжал он. — Эта женщина очень талантлива, и ее автопортрет превосходен. Колбин закурил и растянулся на постели. Долго молчал. — Вы спите, Данила Корнеевич? — Нет, что-то не идет сон… Кто бы мог подумать, что за тысячи километров от Москвы, в камчатской глуши, мы увидим такие талантливые картины? — Да, картины чудесны… Когда-то я был знаком с автором, — голос Колбина дрогнул. — В Москве была выставка ее картин. Одну картину, очень смелую и своеобразную, критика встретила в штыки. Она покинула Москву. — И вы близко знали ее? — Смотря что под этим подразумевать, — по тону, каким это было сказано, Данила понял, что Колбин не хочет продолжать самим же начатый разговор о художнице. — Давайте спать, Данила Корнеевич, — он сладко зевнул и повернулся на бок. — 140 —
|