— А ведь тоже объяснение, — задумчиво проговорил Станислав, — Рациональное, всамделишное. Так, что будем делать, брат Павел? — А ежели в дверь немного постучать, брат Станислав! — предложил тот и тряхнул рыжей шевелюрой. — Попытка — не пытка! Пробуйте! Павел нервно вскочил, подбежал к массивной деревянной двери и забарабанил так, что Станиславу стало дурно, — “Мо-сков-ский Спар-так!” Грохот сотряс весь замок от вершин башен до основания, стены отразили эхом мощные удары болельщика. — Да, по какому праву! Капиталисты! Инквизиторы чёртовы!… — заорал Павел, опорожнив драгоценные сосуды памяти по части крепких выражений. — Если наши тюремщики — немцы, ты их не удивишь, — пошутил Станислав. Излияния были прерваны скрипом открывающейся двери. Павел полетел вниз по ступенькам и угодил точно на подстилку. Но Станислав и не глянул в его сторону. На пороге появился волосатый стражник в пузатой кирасе и с бердышем в руке: — Wie fu:hlen sie sich? Мысли у Станислава затеяли лихой перепляс. — А бароновы слуги с юмором оказались: “Как себя чувствуете?” — подумал он, и попытался завязать разговор. — Я плохо говорю по-немецки… — Was wu:nschen sie? — пробурчал стражник. — Что мы хотим? А что мы хотим, Павел? Брат Павел выразительно пожевал палец и посмотрел на стража. — Ну, и чем я могу помочь? — понял Станислав. И прежде, чем он, роняя вездесущие очки, бросился на бородатого, тот захлопнул дверь. — Реформация, мать их… Так раз так… — потерял терпение Станислав. — Чего? — не понял его сокамерник. — Широкое общественное движение, по-латински — это преобразование, в Европе шестнадцатого века. Говорят, носило, в основном, антифеодальный характер. Вот только крестьянство что-то не торопится освобождать своих союзников, — сострил в ответ психолог. — И органы тож, — недовольно подтвердил Павел. — Какие органы!? Перекреститесь лучше. Вы, может, и Михайла Афанасьевича не читали? — Нет, не читал никакого Афанасича, и Василича тоже не читал. А чего? — Вы бы попросили при случае немного чернил у Лютера, они вам ещё пригодятся… — предположил Станислав. — Заявление в посольстве я всегда успею накатать, фрицы недобитые. Я никак не пойму, от вас-то им что надо. Ну, обидел я барона — с меня и спрос. Вы-то в стороне стояли. — Я им нужен, как свидетель, — отозвался психолог. Сцена третья. И Свет и Тьма. Дверь скрипнула, тяжело сдвинулась с места. В проёме возник невозмутимый сторож и поставил на пол котел с похлебкой. Павел выругался — в мутной жиже виднелась лишь одна ложка. — Не расплескайте! Я проголодался! — предупредил собрата Стас. — 114 —
|