Уругуру

То же случилось и сегодня. Как ни ворочался я под своей москитной сеткой, сон не шел ни в какую. Старинных приемов типа подсчета воображаемых слонов я не признаю, поэтому я вернулся к мыслям о койсанских языках и щелчковых звуках, и уже почти заснул, как вдруг легкий скрип заставил меня поднять голову.

Точно. Скрипела закрываемая дверь. Кушетка Жана-Мари была пуста и при свете луны из окошка отливала бело-голубым светом. Случилось то, чего я ожидал: в эту последнюю ночь мой коллега конечно же ушел искать мифическую птицу Балако.

В первую секунду я хотел разбудить Оливье, и, наверно, правильно бы сделал. Но потом мне показалось, что один я произведу меньше шума, чем в сопровождении этого верзилы. И я, поспешив надеть все, что попалось под руку, схватил очки, машинально поглядел на часы (полвторого) и бесшумно выскользнул из дома.

Несмотря на глубокую ночь, худую фигуру профессора Брезе я заметил сразу: в сиянии луны его светлая рубашка скользила вверх по тропинке, ведущей к утесу. Окликнуть его я уже не мог, боясь быть услышанным местными жителями, и потому лишь помчался за ним, стараясь не громыхать по булыжнику подошвами своих тяжелых ботинок. И хотя Жан-Мари выказывал невиданное проворство, ловко прыгая с камня на камень, расстояние между нами постепенно сокращалось.

Внезапно он остановился как вкопанный, и я от неожиданности также встал, чтобы отдышаться. Мы оба услышали одно и то же: необычно громкие, близкие, размеренно звучащие крики птицы Балако. Она как будто зазывала нас, ее крик доносился сверху, с самого утеса, и здесь, в северной части деревни, где ее крики не были заглушены стенами, я готов был поспорить на что угодно – никакая это не птица.

Несколько мгновений я всматривался в темноту, пытаясь определить, откуда именно шли крики. Но они прекратились так же внезапно, как и начались, и когда я уже устал ждать, выяснилось, что у меня самого мозгов меньше, чем у пернатого, потому что Жана-Мари в пределах видимости уже не было.

Я снова устремился вверх, проклиная свой врожденный кретинизм. Упустить Брезе я просто не мог себе позволить: во-первых, из любопытства, но в основном из-за чувства опасности – я слишком хорошо представлял себе, что происходит с одинокими любопытными европейцами по ночам в Стране догонов, а ведь Жан-Мари ничего не знал об истории Чезаре Пагано...

Бормоча проклятия на французском и русском языках в адрес профессора и свой собственный, я бежал по каменистой тропинке в полной тишине, освещенный неяркой луной, постоянно оглядываясь вокруг в поисках сутулой фигуры своего коллеги и представляя себе самое страшное. На улицах деревни не было ни души, ведь не только людям, но и домашним животным запрещено выходить по ночам из своих пристанищ. Видимо, вскоре я оказался на самом краю деревни, потому что в непосредственной близости передо мной замаячила черная громада высокого утеса, а вокруг вместо обычных домов виднелись только темные остроконечные крыши деревенских зернохранилищ. Слева, позади меня, остался дом хогона, в котором мы побывали вчера. Звуки загадочной птицы больше не слышались, и зря, они бы, по крайней мере, указали мне, где искать «заблудшего» профессора.