|
мама. Но временами я видел, до чего она красива и молода. -- Значит, -- начала она снова, -- этот Гете умер сто лет назад, а наш Гарри очень его любит и чудесно представляет себе, какой у него мог быть вид, и на это у Гарри есть право, не так ли? А у художника, который тоже в восторге от Гете и имеет какое-то свое представленье о нем, у него такого права нет, и у профессора тоже, и вообще ни у кого, потому что Гарри это не по душе, он этого не выносит, он может наговорить гадостей и убежать. Был бы он поумней, он просто посмеялся бы над художником и над профессором. Был бы он сумасшедшим, он швырнул бы им в лицо ихнего Гете. А поскольку он всего-навсего маленький мальчик, он убегает домой и хочет повеситься... Я хорошо поняла твою историю, Гарри. Это смешная история. Она смешит меня. Погоди, не пей так быстро! Бургундское пьют медленно, а то от него бросает в жар. Но тебе нужно все говорить, маленький мальчик. Она взглянула на меня строго и назидательно, как какая-нибудь шестидесятилетняя гувернантка. -- О да, -- попросил я, обрадовавшись, -- говорите мне все. -- Что мне тебе сказать? -- Все, что захотите. -- Хорошо, я скажу тебе кое-что. Уже целый час ты слышишь, что я говорю тебе "ты", а сам все еще говоришь мне "вы". Все латынь да греческий, все бы только посложнее! Если девушка говорит тебе "ты" и она тебе не противна, ты тоже должен говорить ей "ты". Ну, вот, кое-что ты и узнал. И второе: уже полчаса, как я знаю, что тебя зовут Гарри. Я это знаю, потому что спросила тебя. А ты не хочешь знать, как меня зовут. -- О нет, очень хочу. -- Поздно, малыш! Когда мы как-нибудь снова увидимся, можешь снова спросить. Сегодня я уже тебе не скажу. Ну, вот, а теперь я хочу танцевать. Она приготовилась встать, и у меня вдруг испортилось — 87 —
|