|
Она засмеялась. -- Но ведь читать и писать ты учился, правда, и считать, и, наверно, учил еще латынь и французский и все такое прочее? Спорю, что ты десять или двенадцать лет просидел в школе, а потом еще, пожалуй, учился в университете и даже, может быть, именуешься доктором и знаешь китайский или испанский. Или нет? Ну, вот. Но самой малости времени и денег на несколько уроков танцев у тебя не нашлось! Эх, ты! -- Это из-за моих родителей, -- оправдался я, -- они заставляли меня учить латынь и греческий и тому подобное. А учиться танцевать они мне не велели, у нас это не было принято, сами родители никогда не танцевали. Она посмотрела на меня очень холодно, с полным презреньем, и что-то в лице ее снова напомнило мне времена моей ранней юности. -- Вот как, виноваты, значит, твои родители! А ты их спросил, можно ли тебе сегодня вечером пойти в "Черный орел"? Спросил? Они уже давно умерли, говоришь? Ах, вот оно что! Если ты из чистого послушания не стал в юности учиться танцевать -- ну что ж! Хотя не думаю, что ты был тогда таким уж пай-мальчиком. Но потом -- что же ты делал потом, все эти годы? -- Ах, сам не знаю, -- признался я. -- Был студентом, музицировал, читал книги, писал книги, путешествовал... -- Странные же у тебя представления о жизни! Ты, значит, всегда занимался трудными и сложными делами, а простым так и не научился? Не было времени? Не было охоты? Ну, что ж, слава Богу, я не твоя мать. Но потом делать вид, что ты изведал жизнь и ничего в ней не нашел, -- нет, это никуда не годится! -- Не бранитесь! -- попросил я. -- Я же знаю, что я сумасшедший. -- Да ну, не морочь мне голову! Ты вовсе не сумасшедший, господин профессор, по мне ты даже слишком несумасшедший! Ты, мне кажется, как-то по-глупому рассудителен, совсем по-профессорски. Скушай-ка еще бутерброд! Потом расскажешь — 84 —
|