|
гремела музыка, у буфета официантки торопливо выкрикивали свои заказы. -- Оставайся здесь, -- сказала она голосом, который действовал на меня благотворно. -- Почему же ты не можешь пойти домой? -- Не могу. Дома ждет меня... нет, не могу, это слишком страшно. -- Тогда не спеши и останься здесь. Только протри сначала очки, ты же ничего не видишь. Вот так, дай свой платок. Что будем пить? Бургундское? Она вытерла мои очки; теперь лишь я увидел отчетливо ее бледное, резко очерченное лицо с накрашенным, алым ртом, со светлыми, серыми глазами, с гладким, холодным лбом, с коротким, тугим локоном возле уха. Она доброжелательно и чуть насмешливо стала меня опекать, заказала вина, чокнулась со мной и при этом посмотрела вниз, на мои башмаки. -- Боже, откуда ты явился? У тебя такой вид, словно ты пришел пешком из Парижа. В таком виде не приходят на бал. Я ответил уклончиво, немного посмеялся, предоставил говорить ей. Она мне очень нравилась, и это удивило меня, ведь таких юных девушек я до сих пор избегал и смотрел на них с некоторым недоверием. А она держалась со мной именно так, как мне и нужно было в этот момент -- о, она и потом всегда понимала, как нужно со мной держаться. Она обращалась со мной в той мере бережно, в какой мне это нужно было, и в той мере насмешливо, в какой мне это нужно было. Она заказала бутерброд и велела мне его съесть. Она налила мне вина и приказала выпить, только не слишком быстро. Потом она похвалила меня за послушание. -- Ты молодец, -- сказала она ободряюще, -- с тобой легко. Пари, что тебе уже давно не приходилось никого слушаться? -- Да, вы выиграли пари. Но откуда вы это знаете? -- Догадаться не мудрено. Слушаться -- это как есть и пить: кто долго не пил и не ел, тому еда и питье дороже всего на свете. Тебе нравится слушаться меня, правда? -- Очень нравится. Вы все знаете. — 82 —
|