|
неуловимо, неумолимо посвежевшая Юля, снова заветно и сосре-доточено уединилась. Теперь уже реально любимый человек --Миша, такой неуклюжий с утра: как и вчера, ушел по делам. Постепенно, улучившая момент, наболев-шая печаль вкрадчиво снова прикоснулась к ней. Внимательно решила она продолжить чтение отцовского дневника. Девушка достала его из-под подушки, но по пути этого действия она посмотрелась намерен-но в стоящее на тумбочке возле кровати округлое, в металлической резной оправе, зеркало; несмотря на несобранный вид свой, ей улыбнулось, понравилось ее, сейчас отра-зившееся в чистом серебре зеркала, лицо. "Сегодня, будто что-то остановилось во мне из того, -- подумала девушка, -- что всегда заставляло идти, а точнее бежать, искать и тревожиться, и потому спотыкаться и падать, ошибаться и жить наугад, я словно видела раньше все очень близко и мутно, а теперь, мне кажется, что мне придется научиться заново открывать, узнавать старые детали, в обнажившейся, еще не освоенной, будто чужой панораме прожитой жизни моей. Даже... папина беда, нет, она не прошла, она есть, и я все так же могу чувствовать ее, но и она, тоже какая-то остановленная сегодня, и я имею возможность ее рассматривать". Медленно Юля отвернулась от зеркала, она еще совершенно никогда не видела свое лицо в нем освещенное первыми, незримыми, живи-тельными лучиками женственности. В этом, каждое осознаваемое ею мгновение, ощутимо при-сутствующем прикосновении материнского состояния, когда человек впервые открывает в се-бе, пускай еще наощупь, но способность не судить, а сострадать, она и приступила к дальнейшему чтению дневника, и разлистнула его. Вначале она усвоила и поняла страницы, повествующие о тогдашнем еще — 117 —
|