|
– Все, что необходимо сделать, будет сделано, уверяю вас, аббат Ремо. Я сам приеду. Я уже позвонил и вызвал машину. Вам не следовало пользоваться этими нагревательными лампами, они слишком сильные. – Но синьор Джорджо… – Да, синьор Джорджо и я расходимся в этом вопросе. Запомните: Синьор Джорджо всего лишь администратор. Но не отчаивайтесь. Мы что‑нибудь придумаем. Аббат охает и продолжает стонать всю дорогу в такси, которое везет их в Бадиа. Церковь в Бадиа Фиорентина претерпела много реконструкций. В 1282 году она была достроена Арнольфо ди Камбио, архитектором из Дуомо. Разрушенную колокольню восстановили в 1330 году. Крытая аркада апельсиновых деревьев была пристроена в 1435–1440 годах Бернардо Росселлино, который в 1495 году также возвел портал, ведущий в наши дни к Виа дель Проконсоло. И, наконец, в семнадцатом веке весь комплекс был реконструирован в стиле барокко усилиями Маттео Сегалони: он полностью изменил направление церкви, имевшей в основании форму греческого креста, таким образом, что высокий алтарь, когда‑то находившийся в западной части креста, теперь располагался на востоке. Часовню Лодовичи, в которую можно попасть через дверь в западной стене, расписал фресками неизвестный художник (именуемый теперь Мастером Бадиа Фиорентина) в начале пятнадцатого века. Она каким‑то чудом избежала радикальной реконструкции Маттео Сегалони и (что еще более удивительно) внимания со стороны реставраторов девятнадцатого столетия, тех самых экспертов, кто перекрасил фрески Джотто в Санта Кроче. Доктор Постильоне расплачивается за такси (аббат не носит с собой денег), и они входят в церковь, сырую и холодную, проходят через галерею на Виа дель Проконсоло и направляются в часовню Лодовичи. Доктор чувствует себя так, как может чувствовать замерзший до смерти грешник, попавший в ад, где приятное поначалу тепло почти немедленно становится невыносимым. Две причудливые нагревательные машины, словно адские двигатели, установленные у цокольного основания, тщетно пытались – совершенно безрезультатно – остановить продвижение влаги к фрескам. Доктор Постильоне впервые видит эти машины, привезенные из Германии Комитетом по спасению итальянского искусства. Пламя ревет. Огонь выстреливает голубыми и оранжевыми языками, лижущими известняк цокольных панелей словно огонь, щекочущий пятки папы Бонифация VIII в аду. Пламя – единственное, что освещает помещение. Адское зрелище. Звук тоже дьявольский, рычащий смешивающийся с голосами монахов, собравшихся для молитвы за спасение фресок. Один из братьев читает молитвы из требника, остальные в унисон вторят ему. И запах стоит дьявольский. Электрический, сернокислый, человеческий. Двадцать огромных потеющих немытых монахов. (Доктор Постильоне предположил, что они собрались в этой комнате, чтобы согреться, как люди, которые идут в кинотеатр с той же целью.) В такой обстановке невозможно думать. Доктор роется в кармане в поисках мелочи и опускает монету в сто лир в маленькую копилку. На три минуты включается электрическое освещение. — 86 —
|