|
Аббат ведет себя как отец больного ребенка, умоляющий доктора: – Что необходимо сделать? Что мы можем сделать? Вы должны немедленно приехать! – Да, да, конечно, но вы должны описать симптомы. – Фрески, фрески! – кричит он в агонии. – Они сползают со стен. Если вы не сделаете что‑нибудь, мы уничтожены. – «Мы», аббат Ремо? Вы имеете в виду, что фрески будут уничтожены. – Да, мы будем уничтожены. – Да, – повторяет доктор Постильоне. – Я понимаю. Вы подразумеваете, что, если фрески погибнут, исчезнет основная ваша приманка для туристов, и вам придется заняться производством одного из этих отвратительных аперитивов, на которых специализируются монахи. Нечто, содержащее девяносто пять процентов алкоголя, напоминающее пойло, которое готовят в Сетрозе. – Вы слишком суровы, доктор, монахам тоже надо есть. Во Флоренции много часовен с фресками, которые могли быть безвозвратно разрушены, не вызвав слез сожаления у доктора Постильоне, но Часовня Лодовичи в Бадиа Фиорентина не относится к их числу. Как раз наоборот. Фрески этой часовни в своем роде столь же изысканны, как и фрески в Кармине, и каждая по‑своему уникальна, хотя недавняя (и крайне сомнительная) реставрация, проведенная вопреки его советам каким‑то шарлатаном из министерства в Риме с целью приукрасить их облик, слегка нарушила их первозданное очарование. – Братья молятся в часовне. – Вы надеетесь на чудо, не так ли? – Господь добр, доктор, Господь добр. – Но скажите мне, аббат Ремо, что именно случилось? Вода нанесла минимальный ущерб, не так ли? И я думал, что от nafta[105] удалось успешно избавиться. Синьор Джорджо вмешивается в разговор: – Нагревательные лампы, аббат Ремо, ваша единственная надежда. Поверьте мне, вы крайне нетерпеливы. Вам необходимо вытянуть влагу из стен. Это не произойдет за одно мгновение. Нет. Это требует времени и терпения. – Я безмерно вас уважаю, синьор Джорджо, – говорит аббат, но ситуация настолько отчаянная, что я вынужден просить доктора Постильоне помочь нам. – Очень хорошо, аббат Ремо, я умываю руки. К счастью, синьор Джорджо не из тех людей, кто способен затаить зло. Как только он получит зарплату, соответствующую своей высокой должности soprinten‑dente, он готов будет не держать обиды за мелкие оскорбления. – Посмотри, что ты сможешь сделать, Сандро, – уходя, говорит он добродушно доктору Постильоне, чтобы показать, что не раздражен. Аббат in extremis[106] еще более неприятен доктору Постильоне, чем аббат in furore.[107] Трудно поверить, что это тот же самый человек, который клеймил его в своем письме в La Nazione как врага искусства и прогресса. — 85 —
|