|
– В местечке за Пантеоном. – За Пантеоном? – В специализированном магазине, где продается все что нужно, чтобы сфабриковать доказательства: старые открытки, старые чернила, старомодные чернильные пучки, старые марки, машинка, которая делает любые погашения, какие ты хочешь, – любая дата и город. Доктор Постильоне притворяется, что у него выбит глаз, который он кладет на перила балкона, чтобы показать, сколько этот магазин берет за свои услуги. – Почему не письма? – Потому что почтовая марка только на конверте, не на самом письме. Необходимо иметь что‑то, на чем будет проштампована дата. Это как бы страховка. – И что насчет твоей жены? – Ей придется еще раз посетить Высший суд Римско‑католической церкви. – Ты же не собираешься на самом деле… – Конечно же, нет. – Но эти старики спросят ее о том, что произошло, когда ты… – Конечно. И она расскажет им… – Все? – Все пикантные подробности. Марго бросает в дрожь. – Это единственный шанс, который церковь оставляет тебе, чтобы ты мог законным путем выставить себя coglioni, – олухом. В добрые старые времена у священника была тысяча способов, чтобы достать тебя. Если ты выглядел косоглазым, они могли подвергнуть тебя проверке. Смотри, – широким жестом руки он приглашает ее охватить взглядом всю площадь: шумную ярмарку под их окном, тележки и большие зонтики, фонтаны, рестораны, школьников, спешащих домой на обед, огромную фигуру Джордано Бруно в капюшоне, возвышающеюся над торговыми рядами. – Это было местом публичных казней. Бруно был первым. Сожжен заживо. Семнадцатого февраля тысяча шестисотого года. Вот что эти старые вороны сделали бы со мной, если бы могли. Та же публичная пытка. Прямо там. Видишь того пьянчужку? Прямо под фонтаном? Здесь находится центр города, ты знаешь. Все вышли отсюда, все религиозные процессии, все знаменитости. Они привязывали тебя на дыбу – особенно если ты еврей или еретик, – повесив тебе на ноги груз, и затем опускали тебя вниз ровно настолько, чтобы вывернуть суставы рук и ног. Это создало месту плохую репутацию. – Бруно, – говорит она, – так зовут мою собаку, и у мамы был любовник по имени Бруно, Бруно Бруни. Ты знаешь его? – Конечно, каждый знает Бруно Бруни. Но я голоден. Пошли поедим. Ты расскажешь мне о Бруно и твоей матери за обедом. После обеда на площади будет тихо в течение часа или около этого. Когда они возвращаются к себе в комнату, доктор хочет спать и готов к сиесте, но Марго готова к игре, к любви. Он позволяет ей себя раздеть. — 144 —
|