|
Начинался сентябрь, первые утренники — заморозки под утро. Ломкие сухие стебли травы, покрытые инеем, колыхались по утрам возле палаток. Почти полтора месяца провозились с двумя маленькими курганами, и всё яснее становилось — никакой другой работы сделать уже не удастся. В тихие прохладные дни сентября на глубине метра в погребальной яме пошла кость… Николай внезапно замолкает, смотрит на зубчатую стену леса, на летучую мышь, чертящую по сиреневому закатному небу. В тишине становится очень заметен этот кочевой, лагерный, такой до боли любимый уют: острые тени палаток на лугу, отсветы костра пляшут на тенте, девушки поют что-то, кажется, что-то задорное и не очень пристойное: “Вот ударили по жопе, отлетели два яйца”. Ясно слышу конфузливый смех девушки, с которой приехал из Красноярска и отношения с которой как раз собирался форсировать сегодня ночью. Маша очень хорошо смеётся, смехом домашней девочки, которой и интересно, и неловко. — Так что там было, Николай? Николай очень длинно вздыхает, разливает остатки напитка. — Понимаешь, одна кость, и стоит как-то странно. Видно, что до дна камеры не дошли, а кость — торчит, под углом. Лучевая кость, от локтя до кисти… И со стороны кисти — обрезана. — Прижизненное повреждение? — Нет, не заживало, резали, как по покойнику. В общем, инвентаря в этом погребении не было. Совсем. Сопроводительная пища стояла — два полных сосуда, почти ведёрного объёма. Кистей рук, ступней ног у него нет; головы тоже нет. Правую руку отрезали почти до плеча: тоже после смерти, рана никогда не зажила. — Вот, смотри сам. Николай вытаскивает из полевой сумки, даёт мне пачку фотографий, подсвечивает фонариком. И правда, очень странно: скелет стоял на коленях в странной, скомканной позе. Левая нога стоит на колене, правая упёрта в пол погребальной камеры. Спина и шея мучительно выгнуты вверх, обрубок правой рук упирается в пол, левая рука без кисти поднята над отрезанной головой. — Неужели не видишь?! И тут до меня вдруг доходит, и по коже пробегает то ли мороз, то ли жар, горло перехватывает, и я буквально не могу вздохнуть. Бог мой, да он же поднимался в могиле! Перевернулся, подтянул под себя ноги, выгнул спину, на которую навалилось несколько тонн земли, пытался встать… — Коля… У него же головы… — Головы нет, уже хорошо… А вот другое вырезать забыли. Коля опять предоставляет мне соображать самому, и опять очень слышен негромкий разговор, переборы гитары, Машин смех в лагере, в нескольких десятках метров. — Ты фильм видел про зомби, американский? — 93 —
|