|
Рассказ его был… Впрочем, судите сами. Вообще-то, ночёвка на раскопе по-своему большое удовольствие, хотя, конечно, на любителя. Во-первых, как ни различаются цели начальства экспедиции и основного состава, даже рабсиле, особенно постарше, хочется ведь не только безумных радостей. Хочется и ярких красок Хакасии: полос с разными оттенками жёлтого и зелёного на склонах сопок; и предутреннего ветра; и торжественного молчания лунной июльской ночи; и закатов, прозрачных в июне и сочных, с густыми красками, — в августе и сентябре. В экспедиции едут ведь ещё и за этим, а не только заводить романы и орать туристские песни у костра. А для этого — для общения с окружающим миром — нужно время, силы, свободные от общения, пусть даже самого приятного. А хоть лагерь экспедиции гораздо тише города, даже деревни, но и в нём хватает шума, гама. Всё время кто-то ведёт с тобой беседы, вовлекает во что-то своё, а от своих дел — отвлекает. Остаться подежурить на раскопе — отличный способ побыть одному, причём никого не обижая, не отрываясь от коллектива. С вечера Герасим обревизовал свою палатку — огромную шестиместку. В задней части — жилой полог со спальником. При входе свален инвентарь. Потом он развёл огонь в очаге между трёх огромных камней и стал кипятить чай. С ним был чай, три пачки курева, бутылка свекольно-красного портвейна местного розлива и приблудная собачка Булка. Гера ещё и потому спокойно оставался на дежурство, что, прижившись в экспедиции, Булка исправно несла службу. И в случае чего подняла бы пронзительный визгливый лай, который и на расстоянии слышать было отвратительно и тошно. Явись на раскоп кто-то нехороший, Герасим успел бы взять в руки топор и оставшийся в экспедиции с незапамятных времён торжественно вручаемый дежурным штык-нож длиной добрых сантиметров тридцать. Вечер был удивительно красивым — даже для летней Хакасии. Совсем недавно кончились дожди. Не успело просохнуть, не поднялась обычная хакасская пыль. Большую часть тёплого времени она висит на горизонте; в жару часов с 10 повисает марево. Очертания холмов и вообще всего на горизонте становится нечётким, дрожащим от потоков воздуха. К вечеру, конечно, легче, но если жара стоит несколько дней, то и пыль почти не оседает. А утренние ветры разносят её уже ко времени подъёма. А после сильных дождей пыль появляется не сразу. Видно далеко, лучи солнца преломляются в полном влаги воздухе. Весь ландшафт промыт, влажен и краски сочные, густые. Позади, в нескольких метрах от Герасима, проходила дорога, и весь день по ней шли КамАЗы, на строительство. Но даже они не наделали пыли — столько воды вылилось с небес на щебёночную насыпную дорогу. Строители и задумали, и сделали дорогу так, чтобы вода стекала с неё, просачивалась под полотно. Однако и сейчас ещё на дороге были лужи. — 104 —
|