|
Размечталась совсем и работящая Полина. Забылась на кисельном бережке молочной реки. Тут рак-то и свистнул. Вдруг потрепал её муженек по белой ручке. Заблестели хитрые глазки его себе на уме. Говорит он ласково так: “Ступай-ка, милая жёнушка, к той моей бабке винокурихе. Подай ей от Гаврилы золота и пусть нальёт для меня самого лучшего самогона. Да пусть не жалеет, сразу три полных штофа наливает. Плачу золотом. Так-то!” Опустила добрая Полинка от стыда ясные очи. Поняла, откуда хмельной ветер дует. Рано упало на буйную головушку страшное богатство. Любил и раньше выпить, а теперь и вовсе утонет. В общем, раздавит золотая гора сластолюбивого Гаврилку. Захлебнётся и пикнуть не успеет. Не знает весельчак премудростей трезвой жизни. Пока думала, а уж хозяин её выхватил прямо из горки хороший самородок. И, не долго думая, жене распрекрасной вручил. Как будто для путнего дела. Чудной такой. Увидела глазки его Полина. Покачала умной головой и, вздыхая, сказала сущую правду: “Ну всё, как начнёшь ты пить, и не увижу я белого света”. Тяжело переживала она питейные безобразия. Правильно заметила. Как возьмётся, бывало, почтенный супруг за штоф, так пиши пропало. Убегает из дому и кот, и покою нет, и денег не сыщешь. Правда всё. А муженёк и спорить не стал, потому как вскоре сделался навеселе. И пил целых две недели. Отказать ведь не мог себе совершенно в спиртном напитке. Заливалась работящая Полина с детьми на печке горючими слезами. Пролетели те чёрные две недельки за плотскими увеселениями. Хорошо погулял наш сибиряк. Да, видно, в последний раз. Сколько ни пил крестьянин, а забыться от липкого страха не мог. Подкралась к сердцу смертная тоска. Уплыли от него сладкие мечты. Понял вдруг наш богатей, что выходит из него жизненная силушка и не может никак вернуться. И вот как первый колокол грядущей беды ударил. Очнулся однажды Гаврила серым утречком после скромных тех седмиц, а на сердце кошки скребут, решил прихорошиться с похмелья берёзовым гребешком. И вот что из того получилось. Прихватил гребнем волнистую русую прядь. Потянул, чтобы расчесать, да так и ахнул. Так и сел. Выпали разом из буйной головёнки кудрявые пяди. Взялся в испуге хозяин поверить и другие пряди на прочность. И понял, что ничего не осталось. Пришёл волосам горький срок. Выпали родные волосы как один. Остался бедолага, как древний старичок — без единого родного волоска на макушке. Прямо беда. Заболел счастливец наш неведомой хворью. Что ни день, то здоровье слабей. Вдруг обозначились и открылись по всему телу его злые язвы. Навалилась на сердце смертельная слабость, что и руки не поднять. Ложись и помирай. — 182 —
|