|
Не успел Каштанов и рта открыть, как у него на столе выросла стопка заявлений от желающих получить золотую медаль в вечерней школе. Каштанов перебрал листки. — Сапрыкин? — говорил он. — Судя по физике — вполне может получить… Лазарев тоже… Киреева? Киреева обязательно получит… Козликов Владимир? Ну что же, и Козликов получит, если постарается… Желание, во всяком случае, похвальное. Ребята переглядывались. Никогда нельзя было угадать реакцию Алексея Алексеевича! А что он сделает в следующую минуту? А вдруг пойдет и подпишет все эти заявления у директора. Костромину-то подписали! А тогда что? Если подпишет? Завтра придут в школу — и что? И куда? — Желание похвальное, и сплоченность приятная, — продолжал Каштанов. — А за что, собственно, боролись? За это самое… Куда один — туда и все, так? Так мы будем жить? — Каштанов помолчал. — Вы мне лучше скажите: кто из вас знает, почему Костромин ушел? Я не спрашиваю — почему, и вы можете быть уверены, да вы и так уверены в том, что я не стану спрашивать, в чем дело. Мне интересно: знает кто-нибудь или не знает? Поднимите молча руку. Ни одна рука не поднялась. Все оглядывались на Машу, но и она не могла поднять руки, нечестно было бы. — Ну что ж, тогда будем считать — потянулся человек за медалью… Гусей крикливых караван тянулся к югу… — Каштанов помахал стопкой заявлений. — Да не слушайте вы их, Алексей Алексеевич! Им бы только посмеяться! Сколько можно смеяться? — поднялась с портфелем в руках Маша. — Сколько? — повторяла она. — Мне просто интересно! И она выбежала из класса. Каштанов сидел опустив глаза. Образовалась пауза. Все ждали, что он скажет. Но он не спеша открыл журнал, заложил в него заявления, прихлопнул ладонью и поднялся: — Учиться! И начал объяснять урок. Тут лишь дошло до ребят, что с Костей Костромой, наверно, очень плохо. Дело не в том, знают они или не знают. Что-то ему очень плохо… Семейно-личные обстоятельства Кости, действительно, были трудными. Гена, старший брат Кости, на пять лет старше, никак не мог пристроиться к жизни. Работал на заводе плохо, пил, гулял, оскорблял маму, с отцом почти не разговаривал — вернее, отец с ним не разговаривал, обиделся отец на Гену. Так было давно, и ничего с этим не поделать. Когда Геннадий куражился, Костя уходил из дому к товарищам или старался задержаться в школе, — в такие дни все ребята удивлялись, какой он веселый человек. Костя, и как страстно хочет он, чтобы все у них в ватаге было хорошо. И Сережу с Игорем он первый бросился спасать, потому что падение Гены началось как раз с того, что его оставили на второй год в седьмом классе, — Костя тогда совсем маленький был, но помнит, что с тех пор в доме стало неспокойно. А как еще может быть, если отец отвернулся от старшего сына? — 148 —
|