|
Каждый из нас хочет этой Державе служить (я разумею, конечно, не струфианье «Царство»). Но я думаю, что поэт должен любить ее… более сердечной любовью. Вы же как будто делаете – по большей части – ставку на нее. Это, конечно, честней (и т. д.) любого Струфиана, о чем тут спорить! И все же… И все же… Есть тут много и от отделения Державы от человека, чрезмерного, заведомого отделения… Я здесь не за разную там «вольность». Но я думаю, что Держава может требовать от человека самопожертвования, но не должна требовать самоунижения от него. Тут многое можно бы сказать – и найти, наконец, точное выражение той «формулы холода», о которой идет речь, но сейчас я не стану этого делать: себя сэкономлю. О наших вепсьих делах. Мы всегда высоко ценили Ваши первоначальные заслуги, и я, в частности, была, кажется, вполне многословна на Ваш счет в этом отношении. Может быть, именно потому – из-за высоких надежд и оценок – теперь столько грусти: и во мне, и в некоторых других. Когда слишком часто говорят (или думают) слово «тактика», то, хотя я прекрасно помню, что, мол, есть вещи, которые «не делают в белых перчатках» (и т. д.), это все-таки нет-нет и тоже запахнет обыкновенным енотством. Я думаю, что вне личной чести, абсолютной, естественной личной чести, обесценивается любая идея. И приходится, спасая общую честь, вытаскивать снова из памяти «отдельные поступки», подновлять вывески на них, суетиться, сводя концы с концами, штопать и штопать прореху за прорехой, сцепив зубы, натягивать нити, а они обрываются, выскальзывают из рук и никак не хотят соединить в цельную ткань эти «отдельные поступки», и очень это мучительно, горестно и тяжело. Я думаю, что если какой-нибудь Гофман имеет право, имеет возможность и право обнимать Вас за плечи – как видела я, – то О ЧЕМ ТУТ ГОВОРИТЬ?! Мы – говорим, п. ч. вынуждены штопать наш нищий невод. Но нам это больно, стыдно – и мы можем разве что простить Вас, но вовсе не оправдать – тактикой или чем бы то ни было на свете. Мне мерещится, что если бы Симонов не успел умереть, я бы и с ним получила возможность наблюдать вскоре Вашу – подобную же – мизансцену. Я думаю, что в писателе нет (вообще) ничего, кроме таланта и чести. Все остальные его «деяния» – вне сферы (в отвлечении от) этих двух спаянных вещей – все равно доморощенны, провинциальны в сравнении с профессионалами этих других деяний. Я должна сказать, что если б не наш Штопаный, я бы, м. б., куда раньше написала бы Вам этого рода что-то. Но он всегда старался «заступаться» за Вас, хотя, возможно, и не всегда искренне. — 284 —
|