|
-Предпринималось немало попыток разгадать загадку фараонов посредством символической интерпретации образов и знаков. Однако здесь мы не застрахованы от всевозможных ошибок, в силу субъективности наших суждений, поскольку в этой области трудно что-либо утверждать с полной уверенностью. Ьсзусловно, всякий раз предпринимались попытки опереться при этом на соответствующую теорию, которая иногда принимала характер более или менее согласованной философской системы. Позднее рационализм отверг все эти попытки в целом, в уповании на то. что благодаря открытию Шампольона. предложившего логический способ прочтения иероглифов, можно будет без особого труда проникнуть в образ мысли египтянина. Таким образом осуществлялся перевод на наши современные языки, и совершенно в современном духе, более того, предполагалось, что возможно перевести, основываясь исключительно на грамматике, сокровенные храмовые тексты. И все так и осталось сокрытым: и образ мыслей древних, и их подлинные знания о силах Природы. То же самое можно сказать и о переводах индийских Вед И Упаиишад и т.п., или же китайского текста Дао дз цзин Лао-цзы. 11аписанное. по самому замыслу, оставляло предполагаемому читателю возможность выбора нравственно и духовно обоснованной интерпретации, необходимой для понимания истинного смысла. Нередко подобные тексты написаны в так называемом "телеграфном стиле", обнаруживая отсутствие каких бы то ни было грамматических согласований между глагольными формами — то есть опуская грамматическую связь мысли. Далее, по сравнению с индийскими текстами (которые, к тому же. претерпевали изменения, будучи неоднократ m по переписаны) преимущество древнеегипетских состоит в символическом методе, содержащемся в самой форме записи. Даже не обращаясь к алфавиту, исследователь может руководствоваться символом как таковым, будучи уверен, что он имеет дело с сущностными принципами, сформулированными в данном тексте. Не стоит заблуждаться, что можно отказаться от символов, уповая исключительно на знание формы письма, якобы выражающей смысл, как в наших современных языках с алфавитной записью, не предполагающей эзотерического истолкования образного символизма». Как видите, с пониманием магических текстов вовсе не все так просто, как может показаться, и не каждому дано воспользоваться этими текстами для их правильного, адресного применения. Однако, намой взгляд, Р. Шваллерде Любич. все же находящийся в плену материалистического взгляда, оценивая достижения современной науки, допустил важнейшую ошибку. Он не заметил, что наука, перейдя грань механистичности, когда добралась до атомарных исследований (то есть, выросши из ньютоновских штанишек, нацепила па себя академический костюм Эйнштейна), все же не перестала быть позитивистской, а соответственно, никакой «религии», как опасается автор, собою представлять не может. Наоборот: именно теперь, изучая элементарные частицы, паука попала поначалу в некий ступор, когда перестала уметь объяснять открывшиеся ей явления с чисто материалистических позиций. В качестве примера сам Р. Швал-лср дс Любич приводит принцип неопределенности Гейзенберга, который является «вынужденным», а не мировоззренческим, сирсчь естественным. Однако уже одно то, что ученые наконец, минуя несколько столетий крайнего позитивизма, приходят к такому выводу, совпавшему с тем, о чем предупреждали еше древнеегипетские жрецы (тайное нельзя записать, ибо сама запись лишит мага его магической силы17), говорит нам о том, что наука, вероятно, все-таки выберет единственно правилмплй, неразрутаительный ггуть. Недаром вот уже по меньшей мере лет пятьдесят все паши высшие физики-академики втихаря от «партии и правительства» приходили к Богу... То же происходит и с материалистами на Западе. И современный интерес к тайным знаниям и, в частности, к примеру розенкрейцеров — никакая не случайность, а следствие повзрослепия человечества. Потому объяснять происхождение религии мистическим страхом дикаря не совсем корректно: веря, что ветер возникает изза того, что качаются дерева, такой дикарь станет поклоняться дереву, а не ветру (так оно, кстати, и было). К Богу же, единому и пронизывающему Собой все мирозданье, должен был прийти очень цивилизованный, очень ученый человек. — 70 —
|