Розенкрейцерское просвещение

Размышляя о бэконовском подходе к науке и о его манере отстаивать научный прогресс, мы должны постоян­но «держать в уме» характер и взгляды того монарха, чьей благосклонности Бэкон настойчиво добивался, пыта­ясь найти заинтересованного покровителя для своего про­екта «прогресса учености». Эти попытки окончились ни­чем; по выражению Д.Г. Уилсона, Яков «не понял и не принял великий замысел Бэкона», не говоря уже о том, чтобы предложить ученому хоть какую-то помощь в осу­ществлении его проектов реорганизации научных учреж­дений. Получив в 1620 г. экземпляр «Нового Органона», король ограничился замечанием, что сей труд подобен идее «всеобщего примирения в Господе» — он превосходит че­ловеческое разумение.

Насколько я помню, никто из исследователей до сих пор не догадался связать недоверие Якова к бэконовскому естествознанию с тем смешанным чувством глубокого ин­тереса и ужаса, которое король испытывал в отношении магии и ведьмовства. Завороженность Якова этими пред­метами превратилась в своего рода невроз и явно уходила корнями в какие-то тягостные переживания ранней (не то детской, не то юношеской) поры. В своей «Демонологии» (1597 г.) Яков доказывает, что все ведьмы заслуживают смертной казни, хотя и призывает к соблюдению осторож­ности в ходе расследования подобных дел. К предмету, обозначенному в заглавии книги, король относился более чем серьезно, считая его особой отраслью богословия. Но он, конечно, был не тем человеком, что мог бы заняться вы­яснением достаточно запутанного вопроса: в каких случа­ях ренессансную магию и каббалу следует считать ценны­ми идейными течениями, способствующими развитию нау­ки, а в каких — просто разновидностями ведьмовства. Решение вопроса потребовало бы четкого разграничения «благой» и «вредоносной» магии, Яков же не интересовал­ся наукой, а магия любого сорта внушала ему ужас.

Неудивительно, что, когда старый Джон Ди обратил­ся к Якову с просьбой о помощи, желая восстановить свое доброе имя и заставить замолчать клеветников, об­винявших его в сношениях с демонами, король предпо­чел остаться в стороне. Этот некрасивый эпизод произо­шел в июне 1604 г.. Старик, внесший столь неоценимый вклад в культурный расцвет елизаветинского века, в прав­ление Якова впал в немилость и окончил свои дни в крайней бедности в 1608 г. Бэкон не мог не знать, как Яков обошелся с Ди, и того, что стало с другими «вете­ранами» елизаветинского века: никто из них, когда-то занимавшихся математикой и магией, дерзко бороздив­ших моря и сражавшихся с испанцами, при Якове не был уверен в своем будущем, не сохранил того положе­ния, которое имел в правление Елизаветы. Графу Нор­тумберлендскому и Рэли при Якове при­шлось продолжить свои научные изыскания в тюрьме, в Тауэре, где вместе с ними математикой и алхимией зани­мался еще один ученый узник — Томас Хэриот.