|
Вскоре после полуночи Шведская радиовещательная компания передавала органный концерт Брамса. Тут снова зазвучал легкий женский голос, который начал исполнять собственные импровизации в сопровождении органного соло. Концерт передавался из Старой церкви (Gamlakyrkan). Этот голос с мягкой интонацией и теплым вибрато был слышен только на пленке. К сожалению, к записи примешивались наши голоса, поэтому можно было разобрать только некоторые слова и обрывки простых фраз. «Мир всем… благословение, благословение…аминь», - это были единственные слова, пробивавшиеся через шум нашего разговора. Пение звучало, как будто издалека. Около полуночи в Стокгольмских церквях начали звонить колокола. Мы жили в самом центре Старого города, как раз напротив немецкой церкви, и поэтому звон стоял оглушительный. Внезапно на пленке раздался громкий мужской хор. Это был удивительный феномен, потому что хор использовал в качестве аккомпанемента звон церковных колоколов. Мы встретили Новый год громкими возгласами «На здоровье!» и подняли бокалы с шампанским. На улице звучал хор церковных колоколов, дети оживленно болтали, и тут, пока еще не слышный для нас, вступил мужской хор, проникновенно исполнявший «Мир - мир!». Мы поднимали тосты за наших друзей, за наше здоровье и за Новый 1960 год. Я подошел к микрофону, чтобы сказать «На здоровье!» моим неизвестным друзьям, но прежде чем я поднял бокал, приятный женский голос опередил меня на пленке, сказав на ломаном шведском: «Федерико такой милый!». Вслед за этим прозвучал мой тост. Когда поздно ночью все стали успокаиваться, заговорил мужчина. Это был голос пожилого человека, звучавший надломлено, глухо и немного хрипло. В нем слышались смирение и печаль. Он словно разговаривал сам с собой в полусне. «Мы жили в глубочайшем замешательстве…, - начал он по-немецки, - угнетая людей и порабощая их….другие отступили, но не я…. поэтому я…». Последовавшие за этим слова потонули в шуме наших голосов. После короткой паузы мужчина продолжил. Он добавил фразу странного содержания: «Мы жили в ужасном компоте». После этого голос оборвался. Затем послышался женский голос, сказавший до этого: «Федеричи такой милый». Он насмешливо воскликнул: «Хайль!» В следующий момент он взволнованно добавил: «…это был Гитлер…ему не стыдно…он был здесь». Хотя женщина говорила по-немецки, можно было ясно различить еврейский, а именно польско-еврейский акцент. Перед тем, как пленка закончилась, ее голос зазвучал снова: «Это был Гитлер…он видит тебя!» Она воскликнула это громко и взволнованно, а затем добавила изменившимся голосом: «Я говорю Гитлеру…он любит меня!» — 29 —
|